Миллион с Канатной
Шрифт:
На Дерибасовской они немного перевели дыхание. Там было так же многолюдно, но пока никто не стрелял. В толпе рабочих Володя разглядел несколько знакомых воров, которые носились со всеми остальными. Воры вели себя странно, словно подстрекали к уличным беспорядкам, выполняя совершенно несвойственную для себя роль. И Сосновский вдруг подумал, что в словах девушки была очень большая доля правды — воры явно были шпионами красных и, по всей видимости, уже не собирались скрывать, на чьей они стороне.
Боясь стрельбы, появления вооруженного отряда, Володя потянул девушку с Дерибасовской в один из переулков, где они остановились,
— В городе становится опасно, — произнес он, не сводя глаз с раскрасневшегося лица своей спутницы, заострившиеся от возбуждения черты которого все так же напоминали обличье хищного зверя, неистово прекрасного в своей дикой красоте.
— Где ты живешь? Я провожу тебя домой, — дрогнувшим голосом глухо сказал Сосновский, чувствуя, как по всему его телу проходят острые волны дикого, просто невероятного возбуждения, от которого холодным потом покрываются даже ладони рук.
Девушка дышала тяжело, с присвистом, ее волосы рассыпались по плечам, и Володя не мог понять, то ли наслаждение от яростной уличной схватки разрывает ее душу, то ли бешеный страх, и этот извращенный выбор таких не сходных между собою понятий возбуждал еще больше, не давая ни остыть, ни прийти в себя.
Дальше произошло то, что и должно было произойти, и каким-то шестым, колючим чувством Володя предвидел, что так и будет, но уже не мог с собой совладать. Потянувшись к нему вверх, приблизившись настолько, что лицо его опалил раскаленный жар кожи, девушка впилась в его губы таким невероятным, таким бешеным поцелуем, что на какое-то мгновение почва ушла у Володи из-под ног. Его охватило жаром, сперло дыхание, и бешеная страсть, вырвавшаяся наружу, какая-то животная тяга, превращенная в кипящий вихрь, заставила Сосновского так же жарко прильнуть к ее губам, целуя так, словно он пытался их разодрать в кровавые клочья.
Этот раскаленный вихрь, бросивший их в объятия друг к другу, чем-то очень был похож на уличный бой, в котором не бывает ни победителей, ни побежденных.
— Пойдем к тебе, — сказала Алена, положив ему руки на плечи, и, крепко сжав ее руку в своей, Володя повлек ее вниз за собой по переулку, стремясь как можно быстрее добраться до своего дома.
Он снимал квартиру на Спиридоновской улице, совсем близко от переулка, пересекавшего Дерибасовскую, в тихом дворовом флигеле на первом этаже, чем-то напоминавшем тот флигель на Дворянской, в котором жил в то время, когда впервые приехал в Одессу. Комната, где обитал Володя, была частью большой квартиры вдовы чиновника, дамы преклонных лет, зарабатывающей на жизнь сдачей жилья квартирантам.
Жилище Сосновского имело отдельный от общего вход, так что можно было пройти незамеченным для всех остальных жильцов, и небольшую отдельную пристроечку, где помещались кухня и санузел. За отдельную плату Володя мог столоваться у хозяйки квартиры, подрабатывающей еще и тем, что она давала домашние обеды, но он предпочитал экономить и готовить себе сам.
Сосновский никогда никого к себе не приводил, и по дороге вдруг испытал странный, болезненный, необъяснимый укол, что именно Алена станет первой женщиной, которую он приведет в свое новое жилище. Алена, а не та женщина, о которой он категорически не хотел думать, и поэтому думал все время, день за днем. Впрочем, Володя тут же отринул от себя эти неприятные мысли. Страсть гнала его вперед, страсть отключала мозг и туманила глаза, и ничего, кроме
— Я не могу остаться у тебя на ночь. Я живу с родителями, — Алена лежала в его кровати, завернувшись в одеяло, в то время как Сосновский пытался разжечь потухшую печку, чтобы обогреть холодную комнату. Начинало темнеть. За окнами повалил густой снег. Это был первый сильный снег, окутавший Одессу густым облаком белой пуховой перины. В отблески пламени из печки и в сумерках, полных белого снега, комната Володи могла показаться невероятно уютной — для всех, но только не для него.
Все прошло в тот момент, когда мозг вдруг обрел четкую ясность — ясность и понимание после уже утоленного желания. И отчетливо на белой наволочке подушки в глаза бросилась рыжая прядь.
Рыжая вместо темной. Обостренное чувство потери вдруг с силой полоснуло Володю словно бритвой по горлу. Понимание того, что он натворил, мешало дышать. И, чтобы скрыть свое лицо от этой ненужной, абсолютно чужой для него женщины, Сосновский занялся печкой, надеясь, что Алена не сумеет разглядеть и понять отчаянное выражение его глаз.
Но понимание, похоже, не было сильной стороной этой дикой и страстной натуры, потому что, обернувшись, он разглядел на лице женщины тупое самодовольство, как будто она чрезвычайно была довольна собой. Это было к лучшему. А значит, Володя вполне мог скрыть чувства охватившего его разочарования и одиночества, несмотря на то, что эта женщина уже вошла в его жизнь.
— А у тебя уютно, — окидывая пристальным взглядом его жилище, Алена словно пыталась оценить стоимость находившихся в комнате вещей. — Это твоя квартира?
— Нет. Я снимаю ее, — ответил он.
Печка загудела, выбрасывая в пространство приятное тепло.
— Когда красные придут в город, ты пойдешь работать в газету? — спросила она, испытующе глядя на него.
— Почему ты все время говоришь о красных? — не выдержал Володя.
— Я открою тебе тайну, — девушка заговорщицки понизила голос. — Мой брат — в одном из красных отрядов, и все подступы к Одессе уже заняли красные. Белые срочно готовятся к эвакуации. Брат с оказией депешу прислал.
— Будет вторая эвакуация? — Сосновский вспомнил пустой порт с горами забытых вещей, который видел весной 1919 года. Зрелище не из приятных, даже несмотря на весь его исторический смысл.
— Это уже почти происходит, — произнесла Алена убежденно, — в Одессу вернутся красные. И в этот раз — надолго. Возможно, навсегда.
Володя задумался. Может, поэтому редактор газеты вел себя с ним с такой бесцеремонностью? Потому что уже знал?
— Интересно, что ты рассказываешь такую информацию мне, случайному человеку, — хохотнул Сосновский. — А ты не боишься, что я тебя выдам?
— Но ты уже не случайный человек! — Алена удивленно подняла брови. — Мы ведь теперь поженимся, разве не так?
Вопрос застал Володю врасплох. И, как и все мужчины в подобной ситуации, он не знал, как на него ответить. Сосновский вдруг страшно растерялся, почувствовал себя полным идиотом и совершенно не знал, что ответить, как сказать, чтобы не показаться грубым и ее не оскорбить.
Но ответа не требовалось. Перегнувшись к краю кровати, девушка обхватила Володю руками и снова потянула в постель. Обрадовавшись, что можно не отвечать, он не сопротивлялся.