Миллион с Канатной
Шрифт:
И вот в то хмурое зимнее утро, почти на рассвете, человек Тучи пришел на Запорожскую за Таней. Было что-то тревожно-грустное в этом сером рассветном начале дня, в этом воздухе, похожем на скисшее и разлитое молоко. Таня спешно одевалась, больше не чувствуя прежнего отвращения к криминальному миру. Судьба словно специально вела ее в эту сторону, и дороги этой было не избежать, с нее не уйти.
Туча ждал Таню за углом в большом черном автомобиле. В движениях его появилась солидность, свойственная его положению. И Таня была за него рада — Туча остался ее
— Куда мы едем? — с подозрением спросила Таня, поудобнее устраиваясь на кожаном сиденье автомобиля.
— До тюрьмы, — Туча тяжело вздохнул.
— А что там? — нахмурилась она. С тюрьмой у нее были связаны самые неприятные воспоминания.
— Ты должна видеть за то. Заставить в памяти. Шоб было. И не по дружбе. А за так, — прокомментировал Туча, старательно избегая смотреть Тане в глаза.
— Что я должна оставить в памяти? Ты можешь не говорить загадками? — рассердилась Таня.
— Увидишь, — Туча тяжело вздохнул.
Вскоре показались стены кладбища. Туча вылез из машины, повел Таню за собой. Издали она разглядела солдат. Было что-то страшное в этой процессии, в том, как неторопливо она шла. Таня вдруг поняла, что это расстрельная команда. Она слышала о расстрелах за стенами кладбища, о том, что заключенных бывшего Тюремного замка убивают именно там.
Кого-то солдаты повели на расстрел. Но почему Туча привез ее сюда, зачем? Тане стало жутко от одной только мысли о том, что кто-то сейчас доживает последние секунды своей жизни, так же, как она, видя серый, неопрятный рассвет. Во всем этом был даже не страх, а щемящее чувство тоски, которую Таня вдруг почувствовала с удивительной остротой — настолько, что у нее увлажнились глаза.
— Ты боишься смерти? — вдруг спросил Туча, и Таня растерялась, не зная, как ответить на этот вопрос. Но потом быстро собралась с мыслями.
— Нет, не боюсь, — уверенно сказала она и, подумав, добавила: — Там будут те, кто любил меня при жизни. Здесь никто меня так не любит. Так что я не боюсь.
— А я боюсь! До колик... — Голос Тучи дрогнул. — И он тоже боится... Хотя жизнь как фраер любил. Фраер. Сгорел, как спичка. А чего сгорел?
— Кто он? — Таня поняла, что Туча говорил о процессии.
— Посмотри, — отвернулся он от нее.
Таня встала на цыпочки, вытянула шею, вглядываясь вперед. Расстрельная команда была все ближе, и Таня вдруг смогла рассмотреть мужчину, который шел среди солдат. Ей в глаза бросился черный фрак, крахмальная манишка, гордый, орлиный профиль, который ничуть не портила темная кровавая корка, запекшаяся на губах.
— Одет, как на концерт, — с горечью и восхищением сказал Туча, умея совместить такие разные понятия в одном.
У Тани защемило в глазах, хотя человека, которого вели на смерть, она не любила, даже презирала, в свое время была готова уничтожить. Но теперь вдруг почувствовала горечь, и никак не могла ее объяснить.
В окружении солдат шел актер Петр Инсаров — именно его вели на расстрел. Гордый и прекрасный, словно парящий над
— Я подумал, ты захочешь смотреть, — заявил Туча, увидев, что Таня узнала актера, — целая эпоха, как ни крути, в жизни. Надо запомнить.
— Почему он? За что? — вырвалось у Тани.
— Ты ж знала вроде. Большевистский шпион. Он на красных долго был. Его и выследили. И теперь вот всё.
— Я помню, — Таня проглотила горький ком в горле, — он так верил в большевиков.
— Того француза, с которым он ходил, еще раньше стрельнули.
— Жорж де Лафар, — вспомнила Таня.
— Точно! Говорят, беляки кинофабрики постреляли. Теперь вот его очередь пришла. Долго его мурыжили в Тюремном замке. Все били, допрашивали. А теперь — вот так. Последняя роль.
Последняя роль... Эти слова с горечью отозвались в сердце Тани. Да ведь для каждого жизнь уже заготовила свою последнюю роль. Интересно, какая будет у нее? Таня вдруг подумала, что хотела бы умереть красиво и гордо, так, как умирал сейчас этот красавец-актер, по которому сохли тысячи женщин и который жил так же ярко и таинственно, как играл свои роли на экране.
Процессия завернула за стены кладбища. Перед глазами Тани в последний раз мелькнул величественный, гордый профиль. Она хотела было пойти за ними, но Туча остановил ее.
— Дальше все равно не пустят. Только влипнешь за руки солдат. Оно тебе надо? Он из тебя чуть задохлую куру не сделал! — напомнил.
— Мне его жаль, — в голосе Тани прозвучала искренняя печаль.
— Я думал, ты рада будешь, — удивился Туча, — хоть история гадкая была... Он же швицер.
— Нет. Как может радовать смерть?
На Люстдорфской дороге вдруг стало тихо. Людей было мало, и даже не грохотали тяжело груженные подводы, перекатываясь по ухабистой грунтовке. А потому шум вдруг стал слышен отчетливо и ясно. Отдаленный шум — звук выстрелов. Таня охнула по-женски, ухватилась за щеки.
— Кончено, — прокомментировал Туча.
Тане хотелось плакать. Туча был прав. Все теперь стало историей, так уходил целый мир, и Таня, печально опустив плечи, вслед за Тучей поплелась к поджидавшему их автомобилю.
В машине Туча вдруг остро взглянул на нее:
— Видел я твоего фраера. В городе он.
— Кто? — вспыхнула Таня, и голос ее предательски задрожал.
— Не хочет он тебя видеть. А я ему предлагал. Совсем не хочет. Похоже, кончено. Выдохлась меж вами та, шо любовь, — вздохнул Туча.
— Много ты понимаешь! — раздраженно отозвалась Таня. — Да и вообще — какое твое дело?
— Ясно, шо никакого! А все-таки не хочет видеть тебя этот швицер задохлый... Уж как я предлагал...
— Не надо было предлагать! — отрезала Таня, отвернувшись от Тучи. Ей вдруг захотелось его ударить. Мало ей расстрела Петра Инсарова! Так теперь еще это воспоминание о Володе совсем выбило ее из колеи. Какого черта Туча лезет не в свое дело? Тане хотелось закричать на него, даже ударить его, но она не смогла.