Миллион с Канатной

Лобусова Ирина

— Есть что-то еще? — Ракитин снова повернулся к врачу.

— Мальчишка нищий был. Из босяков. Вот, смотрите — на левой руке следы чесотки. А в волосах — гниды. Был завшивленный. Значит, ночевал где придется. Бездомный.

— Значит, и работал на разгрузке в порту, — в тон ему добавил Ракитин.

Больше врачу сказать было нечего. Из личных вещей убитого выудить не удалось ничего, их, можно сказать, и не было. Одет он был в какие-то бесформенные, рваные обноски. В карманах того, что давным-давно было брюками, обнаружился пустой спичечный

коробок и крошечный огарок свечи. Башмаки без подошв, вместо которых были старые газеты, валялись рядом со входом в пятый склад. Состояние этих башмаков было таким ужасающим, что украсть их никто бы и не польстился. А больше ничего и не было.

Тело накрыли брезентом снова, носилки положили на телегу и увезли в городской морг.

Лицо врача было печальным.

— Я вот, знаете, что думаю? — обернулся он к Ракитину. — За что такого убивать? Нищий, босяк — за что? Ни денег у него, и украсть нечего. Да и сопливый совсем. Ну за что?

— Разве убивают только, чтобы украсть? — усмехнулся Ракитин. — А если это психически больной человек, и убивает просто так?

— Ну, то, что убийца психически больной, в этом нет никаких сомнений, — сказал врач, — психопат с садистскими наклонностями. Скорей всего, шизо­френик. Но вот свечка...

— А что свечка? — заинтересовался Ракитин.

— Свечка говорит, что он жил в темноте. Там, где темно. А ведь вся Одесса стоит на катакомбах. Что, если он прятался именно там? В мине какой-то?

— Точно! Я об этом как-то не подумал, — Ракитин не был одесситом, в отличие от врача. — Тут же есть катакомбы! Есть где прятаться! Хорошо, что вы сказали. Выходит, мальчишка чего-то боялся. Раз он прятался, значит, было чего. Узнать бы где...

— Боюсь, этого вы не узнаете, — усмехнулся врач, — никто не знает все входы в катакомбы, даже коренные одесситы.

— А вы в детстве в катакомбы лазили? — улыбнулся Ракитин.

— Как и все одесские дети! Но мне не понравилось. Холодно, темно и страшно. Не лучшее это место для человека. Несет в себе зло, — вздохнул врач.

— Судя по огарку свечи, мальчишка прятался в катакомбах долго, — задумался Ракитин, — там, где холодно, темно и страшно, как вы говорите. Кто станет находиться в таком месте по доброй воле? Узнать бы все-таки где...

— На Молдаванке, где ж еще, — сказал врач, — Молдаванка вся стоит на катакомбах. Если он был босяк, а он босяк, то прятался только там.

Ракитин нахмурился еще больше. В этот момент к ним подошел солдат из ограждения:

— Там привезли кого-то. Сказали вас позвать.

Попрощавшись с врачом, Ракитин быстро прошел к выходу из ограждения. Там его ждал мужчина в штатском. Обменявшись несколькими словами с этим человеком, Ракитин быстро ушел с места преступ­ления.

Кабачок «Картон» был закрыт. Но едва Ракитин приблизился к вросшей в землю двери, как она распахнулась, и на пороге появился подобострастно кланяющийся Кирпич, в котором никто бы не узнал наглого авторитетного вора. Минуя темный зал кабака, Кирпич

провел гостя по небольшой лесенке на второй этаж. Вскоре они оказались в уютной гостиной, обставленной с мещанской роскошью.

Усевшись на кожаный диван, Ракитин хмыкнул при виде статуэтки розовой собачки на подставке из желтоватого кварца, которая больше бы вписывалась в интерьер будуара кокотки, чем квартиры вора.

— Чего изволите подать? — заискивающе стлался перед гостем Кирпич.

— Говори, — скомандовал Ракитин. Вид у него был надменный. По долгому опыту он знал, что только так и надо держаться с ворами, которые доносят на своих.

— Есть один человечек. Вроде знает точно. Насилу нашел.

— Что за человечек?

— Да в банде с Севкой с Бугаевки пошел к Японцу после возвращения того. Он и Зайхера знал. Шестерка... Стоял на стреме. Сопливый совсем. Говорит, с ним дружил...

— Зови, — Ракитин с царским видом устроился поудобнее.

Кирпич исчез, но скоро снова материализовался в компании с чернявым мальчишкой — бойким, вертлявым и наглым. По нему сразу можно было определить как вора, так и одессита.

— Я это... того... за так... Вот шо Кирпич... промеж глаз, мол... шо рот не замотаешь... за гланды сказал... — затараторил мальчишка, но Ракитин, нахмурившись, властно перебил его:

— Ты дело говори! Знаешь, кого убили в порту?

— Так это... Вальку Карася!

— Откуда знаешь?

— На носилках видел. Там, где мертвяки лежат... оно это... гы... шо где...

— По вашему приказанию в мертвецкую его во­зил, — отрапортовал Кирпич, — он опознал в парне, убитом в порту, Вальку Карася.

— Кто такой Валька Карась? — Ракитин знал и сам, но хотел подстраховаться.

— Вор. Его Зайхер Фонарь на карманника-щипача учил, — сказал мальчишка, а Кирпич добавил: — Он с Зайхером был не разлей вода.

— Ты дружил с этим Валькой Карасем?

— Дружил... Как браты были, — но особой печали в голосе мальчишки не чувствовалось. Может, потому что от природы он явно был придур­коват.

— И что тебе Валька Карась говорил? — Ракитин продолжал допрос.

— Шо боится.

— Чего боится?

— Зайхера.

— Зайхера же убили! Чего ж бояться?

— Так это... того... Он видел, кто убил Зайхера! Он тогда в кабаке вместе с ним... Зайхер... был... вот те крест!

— Валька Карась видел убийцу Зайхера?

— Ну да... Как вот я тебя вижу...

— А кто он был? Сказал?

— Не-а. Забоялся. Он в минах прятался.

— Где в минах?

— На Мясоедовской. Там один дом есть. В минах Карась сидел. Забоялся.

— И долго Карась сидел в катакомбах?

— Как вот Зайхера убили... Так и сидел... Забоялся... По ночам нишком выходил... Когда за как...

— Отчего же пошел в порт?

— Так еды не было. И смекнул, шо забыли за него. Никто не шукает, кто замочил Зайхера... Давно. И мужики сказали, дрова за порт есть. И он пошел. Меня звал. Я не схотел. Я шо...