Миллион с Канатной
Шрифт:
Следы заметал снег, и не было ничего, кроме мягкой перины из пуха, такой же холодной и заманчивой, как проскользнувшая мимо смерть...
Внезапно Володя понял, что не сможет вернуться домой: лица Алены он просто не вынесет! Это было выше его сил. А потому он медленно поплелся по снегу в сторону города.
В редакции между тем было светло и тепло. Несколько человек чаевничали, разложив на свежем выпуске газеты ломти глинистого хлеба и блюдце с желтоватым сахаром. От натопленной докрасна печки шел жар. Володя протянул застывшие
Кто-то сунул кружку с чаем в его застывшие пальцы. Повеяло домашним уютом. А главное, никто не спросил, почему он здесь, почему не идет домой.
— А правду люди кажут, шо народ с облавы в тюрьме постреляли? — спросил один из его людей, бывший солдат, пока так до конца и не освоившийся здесь.
— Нет, это... — Перед глазами Володи вдруг встало тело женщины с простреленной головой, лежащее на плитах тюремного двора. — Я не знаю... это...
— Значит, правда, — резюмировал солдат, подбрасывая дрова в печку. Они тут же занялись с громким треском.
Дверь распахнулась, и на пороге возник заснеженный Савка. Но вместо того, чтобы идти к печке, он бросился к Володе:
— Тут это... Надо поговорить!
— Да ты отряхнись, согрейся... Чаю вон попей, — Сосновскому не хотелось разговаривать.
— Потом! Тут это... — Проявляя несвойственную ему наглость, Савка схватил Володю за руку и буквально вытащил в коридор. Плотно закрыл дверь.
— Да что случилось-то? — усмехнулся Сосновский, которому тревоги Савки казались несерьезными.
— Я видел, кто бомбу в «Белую акацию» кинул! — на одном дыхании выпалил бандит. — Наши это сделали! Красные.
— Что? — Володя не поверил своим ушам. Сказанное было настолько серьезно, что апатию его сняло как рукой.
— Однополчанин мой... Теперь в особом отделе ЧК по борьбе с бандитизмом работает, — продолжал, волнуясь, Савка, — в ударном отделе. Он бросил. И с ним был еще другой.
— Ты уверен? — нахмурился Сосновский.
— Да я своими глазами видел! Я с девчонкой был, мы в ресторан хотели попасть, — тараторил Савка, — стояли мы с тот самый момент, когда они зашли внутрь. Я ведь его остановил! Я остановил!
— Что он сказал? — Володя с трудом осмысливал услышанное.
— Сказал: уходи, Савка, отсюда, сейчас здесь жарко будет. Разгуляется бандитская сволочь. Так сказал. Ну, мне странно все это показалось. Отошли мы от входа. Они как выпустятся оттуда и ну бежать... А там взрыв!
— А ты уверен, то он работает в ЧК, в ударном отделе, что не перешел к бандитам? — допытывался Сосновский.
— Еще как уверен! — воскликнул Савка. — Нас же вдвоем распределили, как с фронта пришли. Меня в редакцию, а его туда. И трех месяцев не прошло!
— Зачем же красным это делать?
— Я тоже думал долго, а потом понял. Бандитов хотят стравить! Ведь в городе все уже говорят, что бомбу в ресторан бросил Японец! Ну, тот Японец, который за теперь правит в Одессе.
Сосновский задумался. Он вспомнил Марию Никифорову, красную дьяволицу, которую они с Таней выгнали из города. Ведь точно такими же методами действовала она! Володя уже слышал, что от взрыва погибли многие авторитетные воры. И те, кто выжил, теперь пойдут войной на лже-Японца. Но зачем это красным? Зачем?
— Кто начальник этой ударной группы? — спросил Сосновский, хотя и так знал ответ.
— Так он же к вам до сюда ходит, тю! — присвистнул Савка. — Этот, Славко Патюк.
Володя вспомнил то, что произошло во дворе тюрьмы. Задержанных выпустили, чтоб они разнесли по всему городу весть о том, что бомбу в ресторан бросил Японец. Но тогда... тогда...
Патюк говорил, что хочет справиться с бандитами. Но такие методы — это настоящая подлость, особенно в городе, и без того обескровленном войной! Начнутся бандитские перестрелки. В них будут гибнуть мирные жители, случайно попавшие под пулю. А значит — страх, ужас, снова террор...
Сердце Володи обливалось кровью за город, который он уже привык считать своим. Какого черта эти твари приезжают сюда и устраивают здесь побоище? Сначала была приезжая Никифорова, теперь вот этот гастролер из села! Сколько зла он причинит Одессе этой своей заскорузлой глупостью и жестокостью: бросать бомбы, доносить, стравливать людей...
Володя чувствовал, как в глубине его души закипает страшный гнев. Он сжал кулаки. Надо бы выяснить, надо бы поставить эту тварь на место!
— Так делать-то што? — Перед ним стоял растерянный Савка, случайно сделавший это жуткое открытие.
— Я постараюсь выяснить, — сказал Володя. — А ты пока молчи, если не хочешь, чтобы тебя к стенке поставили. Никто не погладит тебя по головке за такое открытие. Не маленький уже, сам понимать должен...
Не зайдя в помещение редакции, Сосновский поспешил выйти в ночь.
К Патюку его пропустили беспрепятственно — он сам выписал Володе специальный пропуск, чтобы тот заходил в любое время суток и доносил. Почему-то Патюк считал Володю таким же, как он сам. Он думал, что Сосновский будет доносить на своих коллег и на бандитов.
— Ушел он, кажется. Но вы проверьте, — сказал охранник на входе, взглянув на пропуск Володи. Сосновский быстро заспешил вверх по мраморной лестнице бывшего дворянского особняка, где еще сохранилась красота оконных витражей из венецианского стекла и резные деревянные панели на стенах.
Коридоры были темны — в здании явно никого не осталось. Володя пожалел, что пришел сюда. Но под дверью кабинета Патюка пробивалась полоска света. Да и дверь была приоткрыта.
— Что ты мне мозги крутишь? — Володя различил громкий голос Патюка, который не умел сдерживать свои эмоции и явно разозлился не на шутку.