Миллион с Канатной
Шрифт:
Таня не спала. Обхватив колени руками, она села в постели. Ракитин, проснувшись, обеспокоился:
— Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?
— Мне не нравится, что происходит в городе, — мрачно произнесла Таня. — Бомбу в ресторан бросили не бандиты.
— С чего ты это взяла? — удивленный ее словами, Ракитин тоже сел, потянул Таню к себе, и она доверчиво прислонила голову к его груди.
— Я все думаю... Даже самозванец бы этого не сделал! Это похоже на попытки стравить банды в городе. Я уже сталкивалась с таким.
— И кому это нужно, по-твоему? — Ракитин нахмурился. — А главное, зачем?
— Красным
— Знаю, — Ракитин вдруг стал очень серьезным. — Ты права. Но это не приказ из центра. Это делает Патюк. Это его личная инициатива. Он тварь, которую надо убрать из Одессы. Когда я найду его человека в банде самозванца, я смогу это сделать.
— Что ты имеешь в виду? — не поняла Таня.
— У меня есть информация, что этого человека без ведома руководства заслал в банду лично Патюк. Он один знает его. Но никогда не скажет об этом. Я не знаю, чего он хочет, — Сергей развел руками.
— Знаешь, — усмехнулась недобро Таня. — Это же сокровища Мишки Япончика. Твой вшивый начальник Патюк хочет присвоить их себе.
— Да, ты права. Это надо остановить, и я это сделаю. Уже скоро, — твердо сказал Ракитин.
— А я поговорю с Тучей. Пусть он всех предупредит. Я боюсь, что произойдет что-то ужасное.
— Не думай об этом! — Ракитин обнял ее и стал нежно гладить по волосам. Таня почувствовала себя на седьмом небе от счастья.
С каждым рассветом площадь за Староконным базаром заполнялась зверьем всех видов и сортов. Издавна в этом месте продавали живой товар: домашних животных и живность, которая могла бы пригодиться в сельском хозяйстве, в общем, все, что мяукало, лаяло, мычало, кукарекало и блеяло. Постепенно площадь заполнялась телегами, приезжающими из окрестных деревень. Хмурые крестьяне выгружали клетки с тощими кроликами и общипанными курами. Сюда же шли и одесситы в наивных попытках пристроить в хорошие руки народившихся щенков и котят.
Шум, гомон, крики, гвалт, визг поросят, кудахтанье кур, дикий собачий лай, кошачье мяуканье — звуки всех видов и сортов — это было одно из самых уникальных мест Одессы, где всегда, во все времена, бурлила жизнь.
Совсем рядом с этой площадью, в такой близости, что гомон и клекот доносились в открытые окна, находился трактир «У Староконки» — заведение, скажем так, более высшего сорта, чем все остальные в этом районе, потому что именно в этом трактире заседал Цыган, когда приезжал в город. Трактир «У Староконки» был его базой, местом, где он занимался делами и принимал многочисленных посетителей, которые пытались решать с ним разные вопросы.
Староконка издавна принадлежала Цыгану. Этот район он взял под себя еще во времена Японца. И дело было не только в том, что наряду с кошками, собаками и курами на площади за Староконкой продавали лошадей (а лошадьми изначально занимались только цыгане), а в том, что между Молдаванкой и Слободкой размещался достаточно большой хутор, на котором жили оседлые цыгане. Именно в этом месте и выстроил себе роскошный дом глава всех криминальных цыган — старейший одесский вор, естественно, по кличке Цыган, бывший в серьезном авторитете еще до появления Японца.
Староконку пытались делить многие. И во все времена этот жирный кусок города был камнем раздора для всех королей Молдаванки, мечтавших
И ему это удалось. Староконка пала, а после перестрелок там установилась только одна власть — Цыгана. И так было долгий период времени — необычно долгий для всех остальных районов.
При этом Цыган был очень стар. Он ходил с трудом, опираясь на толстую палку, и руки у него тряслись. Все реже и реже Цыган поднимался в город и занимал свое место в трактире. Время было неумолимо. Старел он, менялись времена. И это все вместе придавало ему серьезных забот. В конце концов груз трудностей, которые легли на его плечи, стал просто непосильным для старого человека. Будущее начало страшить Цыгана.
А потому он стал появляться в трактире все чаще и чаще, стараясь не обращать внимания на болезнь. Память о смутных временах терзала его душу. А приобретенное чутье ожидало угрозу со всех сторон. Цыгану было страшно. И, пытаясь обуздать свой страх, он старался защитить и Староконку. И применял для того любые методы.
Цыган сидел в трактире, склонясь над чашкой с дымящимся чаем. Лицо его было хмурым. Длинная палка стояла рядом со стулом. Он и сидел-то с трудом, и болезненные судороги время от времени пробегали по его лицу. Вообще-то, как старый человек, остро реагирующий на сырую погоду обострением всех болезней, Цыган должен был находиться дома, лежать в уютной постели. Но он не мог. А потому, сгорбившись, сидел в холодном трактире с печальным и усталым лицом.
Таня вошла в трактир, чуть замешкавшись в дверях. Сколько же лет прошло с тех пор, как она была здесь в последний раз! Это было так давно, что она уже и не помнила год. Бурная жизнь стерла годы в ее памяти. Таня жила с такой скоростью, что один год вполне мог сойти за десять. Иногда ей от этого становилось страшно. Но остановить бег времени она не могла.
Таня подошла к столику, за которым сидел Цыган, и села на стул напротив.
— Здравствуй, Цыган. Я получила твою записку, — кротко произнесла она.
— Здравствуй, Алмазная, — Цыган глянул на живот Тани, уже довольно большой. — Как живешь, дышишь?
— Не жалуюсь, — усмехнулась она.
Записку Тане принес Туча. Лично. Ее верный друг из криминального мира был единственным, кто знал все подробности ее жизни. В том числе и адрес в Каретном переулке. Таня знала, что может не опасаться: Туча свято хранил тайну ее жилья и никому бы не сказал, где она живет. Он сам не стал скрывать, что удивлен.
— Цыган! Тот еще фраер! Промеж зубов проскочит, шо твоя вошь, — прокомментировал Туча, как всегда, эмоционально. — И шо ему понравилося? Зачем до тебя? — нервно побил он ногтями по столу. — Но надо сходить.
В записке Цыган приглашал Таню в трактир «У Староконки» для разговора. Она ответила, что пойдет.
— Я буду осторожна, Туча, — попыталась успокоить она своего друга. — Ты же меня знаешь. Но идти надо.
— Не понимаю... После за то, как кишнули тебя на сходе, чиркать маляву до встречи? — удивлялся Туча. — Не понимаю... Цыган же фраерился за больше всех, дохлый шкур! Какая муха его за шкирку закусила так, шо сопли до ушей повылезли?