Миллионер
Шрифт:
– Как? Куда унести? Куда нам идти? – спросил пораженный прадед.
– Это уже дело ваше! Хоть к царю, хоть к Временному правительству!
Фурманов прошел обратно. За ним солдаты, а следом на негнущихся ногах Георгий Христофорович.
Бог уж с этими картинками на стенах! Там висели полотна Айвазовского, Репина, Сурикова и Левитана. А вот что делать с коллекцией? Прадед всю жизнь собирал фарфоровые чайники. Их было в коллекции более пятисот штук. Для полноты не хватало всего двух экземпляров. Революция ему помешала, он уже нашел коллекционеров в Голландии и в Китае,
– Я буду на вас жаловаться! – выкрикнул прадед. – Вы преступники! Я столько сделал для России. У меня мандат!
– Знаем, знаем, – сказал Фурманов. – Если сейчас же не замолчишь, я приму меры. Понятно?
Разумеется, прадед понимал, что они могли не только арестовать семью, но и выстрелить из винтовок во врага революции. И ничего Фурманову за произвол не будет! Но уняться он все же не мог:
– Вы преступники и бандиты! То, что вы делаете, это бандитизм! Я вас разоблачу!
То, что сказал прадед, было ужасно. Через секунду оцепенения спокойный до этого Фурманов визгливо заорал:
– Я тебя в Сибири сгною! Контра собачья! Мразь буржуазная! Все вон из моего дома! Вон! Немедленно!
Он выхватил из кобуры револьвер, и прадед понял, что последний шанс остаться в живых – это быстро убежать на улицу.
Через несколько минут семья была в переулке с теми вещами, которые успели схватить. Они, к счастью, поймали извозчика и, забившись в его повозку, поехали прямо на вокзал. В руках Натальи Николаевны была маленькая сумочка с украшениями и небольшая картинка на дереве – набросок «Мадонны с ребенком», написанный рукой самого Рафаэля.
Прадед успел схватить припасенные деньги, что позволило купить билеты до Пятигорска. Поезд отправлялся через два часа. И это казалось счастьем. Семья не заходила в здание вокзала, чтобы их не заметили военные. Опасались: их вот-вот найдут и арестуют. Все спрятались за тюками прямо на перроне. Почти не разговаривали и ждали либо поезда, либо ареста.
А Фурманов так и поселился в нашем доме, и Нащекинский переулок вскоре переименовали в улицу Фурманова. После смерти пролетарского писателя на нашем особняке висела мемориальная доска: «Здесь жил и умер известный советский писатель Фурманов». В конце девяностых дом продали какой-то иностранной фирме, доску убрали, а переулку вернули прежнее имя.
На Северный Кавказ бежали не только из Москвы и Санкт-Петербурга, а со всей России, по которой катилась волна большевистской власти. Пятигорск стал местом, куда наряду с Крымом съезжалась российская аристократия, чудом избежавшая ареста и репрессий. Новая власть там еще не установилась, обстановку контролировали казачьи атаманы, поэтому все было спокойно. Создавалось впечатление, будто прибывающие люди просто приезжают на курорт и нет никакой революции и большевистского путча.
Они сели в поезд. Началось путешествие из Москвы на Кавказ. Паровоз по дороге останавливался, иногда прямо посреди поля или леса, и никто не мог предсказать, сколько будет длиться остановка и двинется ли состав дальше. Люди ехали в тамбурах, в проходах и даже на крышах вагонов,
В вагоне бывшего первого класса на каждой нижней полке сидели по четыре-пять человек, да еще по трое забирались на верхние полки, с которых вниз свисали ноги в рваных сапогах и вонючих портянках. Была страшенная духота, а когда открывали окна – становилось ужасно холодно, и все замерзали.
Прадед не мог прийти в себя очень долго. Он просиживал дни с окаменевшим лицом, на котором застыла гримаса ужаса и стыда. Сестры, Мария Георгиевна и Элеонора, свернувшись в клубочки, старались хоть немного поспать на верхней полке. Маленький Димка спал по очереди у всех на руках. Наталья Николаевна сидела внизу и безучастно смотрела в окно, то и дело прикладывая к губам ажурный батистовый платочек.
Неожиданные остановки в пути всех приводили в замешательство. Многие слышали о набегах банд на поезда, и на каждой остановке казалось, что вот сейчас ворвутся и станут грабить и насиловать. Но боже милостивый – обошлось!
Они доехали быстро – всего за двенадцать суток. На Пятигорском вокзале царила обстановка благодушия. Дамы в длинных платьях неспешно прогуливались по перрону, держа в руках матерчатые зонтики от солнца и весело общаясь с кавалерами. Те, в свою очередь, были в сюртуках, цилиндрах и с тросточками в руках.
Революция доберется сюда постепенно, только к двадцатым годам. А тогда шел год девятнадцатый, и все это казалось миром старым, нетронутым и до боли дорогим своей незащищенностью.
Прямо на вокзале они прочли объявление о предоставлении жилплощади внаем, недорого и в самом центре города. Как раз искали для проживания интеллигентную семью из Москвы или Санкт-Петербурга.
В доме, куда они срочно поехали с вокзала, Георгий Христофорович договорился арендовать флигель.
…Я видел этот дом! Так случилось, что спустя шестьдесят лет я попал в Пятигорск. Бабушка заранее мне поведала, где искать этот дом, и я его достаточно легко нашел. Построенный из красного кирпича, он так и стоял на своем месте. Длинный, вытянутый вдоль двора и слегка изогнутый в середине – двухэтажное строение XIX века в форме дуги. Бабушке было уже семьдесят девять лет. Она к этому времени похоронила всех своих родных, живших в этом доме. Я увидел слезы на ее лице, когда передал ей свою фотографию, сделанную в Пятигорске на фоне этого дома. Ведь он сыграл самую большую роль в жизни моей семьи…
Дом в Пятигорске принадлежал Тарасовым. Они купили его и переехали туда в последний момент, перед тем как был конфискован Северо-Кавказский коммерческий банк в Армавире, фактически принадлежавший Александру Тарасову.
Александр Тарасов был личностью незаурядной. Он владел и правил банком настолько профессионально и успешно, что банк стал головным финансовым учреждением на Северном Кавказе и пользовался исключительным авторитетом и почетом во всем мире. Именно через этот банк производились все торговые и финансовые операции, связанные с азербайджанской нефтью, недвижимостью на Кавказе и транспортом.