Миллионы мертвеца
Шрифт:
Наталья щёлкнула выключателем. Холл и балкон озарились светом хрустальных абажуров, и Денис, наконец, получил возможность разглядеть зловещего арендатора.
Это был смугловатый худощавый человек со шрамом на подбородке, ещё довольно молодой, в стоптанных тапочках, в адидасовских штанах, в рубахе навыпуск и в грязной кожаной куртке. Его небритые щёки ввалились, глаза болезненно блестели. Он не стал подниматься с пола, а сел на нижнюю ступеньку и положил рядом с собой костыль. Одну руку запустил под рубашку и оставил её там. Казалось, он
— Откройте! — снова послышалось из-за двери.
— Пусть войдёт, — сказал жилец.
— Придётся впустить, — прошептала Наталья, растерянно глядя на Дениса.
— Когда войдёт, сразу закройте дверь и больше никого не впускайте, — проинструктировал молодых людей жилец. — Эта собака очень опасна. Но ещё опаснее те, кто его сюда подослали… — Он сморщился от боли и сплюнул. — Не ссыте, вы не при делах, вам они ничего не сделают.
Девушка выдвинула щеколду. Входная дверь тотчас распахнулась, как будто снаружи только и ждали этого момента, и в прихожую вместе с брызгами дождя вошёл сутулый незнакомец. Одет он был невзрачно, во всё тёмное: болоньевая куртка, застёгнутая до горла, широкие штаны, ботинки, измазанные в грязи.
Наталья сразу захлопнула за ним дверь. Незнакомец обернулся на девушку. Потом медленно перевёл глаза на жильца. Его стриженая голова поворачивалась на тонкой шее с усилием, как на заржавленном шарнире.
— Нам лучше побазарить наедине, Чак, — продребезжал он и растянул рот в ухмылке.
— Не о чем нам с тобой базарить, Гнус, — с этими словами жилец выхватил из-под рубашки пистолет и наставил на пришельца. — Колись, кто тебя подослал!
Человек, которого назвали Гнусом, продолжал скалиться.
— Люди меня послали к тебе, напомнить о должке…
— Каком должке? Я никому ничего не должен, пошли вы все на х…!
— Ошибаешься, дорогой, — тихо и как-то даже успокаивающе продолжал Гнус, глядя на дуло пистолета. — Должок на тебе висит, и хороший должок. Помнишь корешей, с которыми ты взял «зелень»?
— Не пудри мне мозги!
— Как же, вас было одиннадцать человек. И в живых остался только ты… А с теми пацанами что стало? Забыл? А люди-то не забыли. Помнят люди…
— Не знаю, как они загнулись. Не при делах я. И ваще, чё те надо? Говори толком!
— Люди согласны забыть о пацанах, — примирительно продолжал гость. — Их уж не вернуть, покойничков… А вот кое-что другое вернуть можно… — Он покосился на Наталью и Дениса, отступивших в дальний конец холла. — Ты слишком много урвал, Чак. Это нехорошо. Но люди простят обиду, всё тебе простят, если вернёшь должок.
— У меня ничего нет. Поди, обыщи.
— Верно. Здесь у тебя ничего нет, кроме мелочи — нескольких пачек. Ты их взял из чемодана на чаёк и табачок, правильно я говорю?
Лицо Чака посерело, взгляд стал колючим.
— На понт меня не бери! Нет у меня тех бабок, понял? Нет! Чемодан Гога сбросил по дороге и сам собрался рвануть за ним, да не успел. Нам на хвост сели менты. Всю эту бучу заварил
— Чак, давай без туфты, нам же всё известно, — Гнус присел на корточки. Он смотрел на пистолетное дуло, как удав на дудку, и не переставал скалиться. — Ты ведь хотел слинять от нас, залечь на дно, да? А вот видишь, как получилось. У братвы в ментуре есть свои люди, всё выплыло, и выйти на тебя оказалось не таким уж трудным делом. Джип — не иголка, менты нашли его ещё в ту ночь, а за рулём — убитого Гогу. А тебя там не было, и чемоданчика не было… Но ты не беспокойся, люди постарались, чтобы ментура закрыла дело. Всё списали на Гогу. Но ведь мы-то знаем, как было.
— Насчёт чемодана я не при делах, — буркнул Чак.
Его рука с пистолетом ослабела, дуло то и дело опускалось вниз.
— Мы сразу поняли, что ты где-то здесь. Не мог же ты слинять — с твоими ранами и большим чемоданом…
— Короче, ты, падла! — взъярился вдруг Чак. — Бабла у меня нет, а если твои кореша захотят взять меня, то пусть попробуют! Уж десяток-то ваших я на тот свет отправлю!
Гость засмеялся.
— Чем же ты их отправишь на тот свет? Костылём?
— Глохни, пидор! — И Чак, скривившись, нажал на спусковой крючок.
Вместо выстрела прозвучал сухой щелчок. Чак снова нажал, и снова с тем же успехом.
Гнус беззвучно смеялся.
— Не суетись. Твою берлогу уже обшмонали, и пули из пушки все вынули.
Чак, матерясь, опустил бесполезный пистолет.
— Когда же они успели? — шепнула Денису девушка. — Я здесь почти всё время, и никого не видела…
Гнус резко оборвал смех.
— Ты никуда не денешься, Чак. Так что давай по-хорошему. Покажешь, куда заныкал «зелень», и никто тебя пальцем не тронет.
Чак смотрел на пришельца налившимися кровью глазами.
— А тех бабок у меня нет. Чемодан Гога скинул по дороге, когда менты за нами ехали.
— Туфту лепишь, дорогой.
— Ничего не знаю.
— Знаешь, и всё нам расскажешь. Мы ведь хотим по-хорошему. Уступим часть бабок тебе.
— Волки! Уступите вы!..
Чак вдруг сморщился и захрипел, лёг на ступеньку. Его тело судорожно дёрнулось, на губах выступила пена.
Наталья, решив, что он умирает, негромко вскрикнула.
— Загибаюсь тут без ширева… — простонал Чак. — Сил моих больше нет… Доктору крутые бабки давал за одну только заправку, а он морду воротит…
Пена из раскрывшегося рта потекла ему на грудь. Он скрючился, потом резко разогнулся и запрокинул голову — так, что ударился затылком о ступеньку.
Гнус приблизился к нему.
— Ни хрена эти доктора не волокут в наших болезнях. Возьми, корешок. Так и быть, пользуйся.
Он вложил в ладонь Чаку две ампулы. Тот схватил их, одну ампулу убрал в карман, а другой заправил шприц, услужливо поданный ему Гнусом. В последнее мгновение, перед тем как всадить иглу себе в вену, замер и настороженно посмотрел на ночного пришельца.