Милорадович
Шрифт:
«Известно, что первые разговоры между государем и Николаем Павловичем произошли еще в 1819 году, и что принц Вильгельм Прусский был посвящен во все подробности переговоров как тогда, так и в позднейшее время. Следовательно, вопрос назревал постепенно, а после брака цесаревича с полькой стал на очереди и подвергся всестороннему семейному обсуждению, хотя и тайному» [1660] .
«С тех пор часто государь в разговорах намекал нам про сей предмет, но не распространялся более об оном; а мы всячески старались избегать оного. Матушка с 1822 года начала нам про то же говорить, упоминая о каком-то акте, который будто бы братом Константином Павловичем был учинен для отречения в нашу пользу, и спрашивала, не показывал ли нам оный государь» [1661] .
1660
Николай Михайлович, вел. кн.Император Александр I. с. 254.
1661
Записки Николая I. с. 13—14.
«Великий князь Николай Павлович никогда не знал положительно ни об отречении Константина Павловича от своих прав на наследование престола, ни о том, что преемником Александра будет он, Николай Павлович. При сохранении в глубокой тайне тех актов, которыми приготовлена была эта перемена в порядке наследия русского престола, великого князя хотя и мог наводить иногда на мысль о том разговор с ним императора Александра I в 1819 году в Красносельском лагере, но ничто во внешнем образе действий императора не обнаруживало намерения привести в исполнение выраженную тогда мысль» [1662] .
1662
Корф М.А.Записки. с. 158.
Очень возможно, что недоверчивый Александр I боялся объявить своего преемника раньше времени — вдруг тот поспешит занять завещанный трон. Официально же считается, что государь не желал волновать народ объявлением подобных решений. Что ж, вполне традиционно для России.
Именно это «утаенное завещание» привело к событиям 1825 года.
…В 1819 году в Санкт-Петербурге, по проекту знаменитого зодчего Карла Ивановича Росси [1663] , начались работы по перепланировке Дворцовой площади. 8 июля был торжественно заложен новый Исаакиевский собор, который строил Огюст Монферран [1664] , — эта стройка почти на четыре десятилетия разделит Исаакиевскую и Петровскую, она же Сенатская, площади.
1663
Росси Карл Иванович(1775—1849) — архитектор, крупнейший зодчий русского ампира. Создал замечательный архитектурно-парковый ансамбль на Елагином острове (1818—1822). Во многом именно благодаря Росси Петербург к 1830-м годам обрел новое лицо. В 1819 году он полностью преобразил пространство перед Зимним дворцом, между Невским проспектом и Марсовым полем. Преображая территорию от Невского до Чернышева моста через Фонтанку, возвел здесь в 1828— 1834 годах Александрийский театр с отходящей от его заднего фасада Театральной улицей, оформленной двумя однородными протяженными корпусами со сдвоенными дорическими колоннами; с городом театр и улицу связали площади Театральная и Чернышева. Последний из крупных ансамблей был выстроен на Сенатской площади; проекты Росси определили облик и структуру соединенных аркой зданий Сената и Синода — тем самым была завершена система трех парадных площадей центра города (Дворцовой, Адмиралтейской и Сенатской).
1664
Монферран Август Августович(1786—1858) — русский архитектор, декоратор и рисовальщик. По происхождению француз. С 1816 года работал в России, в Петербурге. Творчество М. знаменует переход от позднего классицизма к эклектизму. Работы: Исаакиевский собор, Александровская колонна, дом Лобанова-Ростовского (1817—1820), отделка Фельдмаршальского, Петровского и строительство Круглого залов Зимнего дворца (1827 — начало 1830-х), перестройка дома Гагариной (1840-е).
«В начале 1820 года происходило в Петербурге собрание думы "Союза Благоденствия", где шли рассуждения о правлении монархическом и республиканском. Пестель вычислял выгоды того и другого, и все члены (кроме Ф.Н. Глинки) высказались по поводу "республиканского" правления; но… члены Общества и теперь все-таки говорили, что "если император Александр сам дарует России хорошие законы, то они будут его верными приверженниками и сберегателями"» [1665] .
1665
Пыпин А.Н.Общественное движение в России при Александре I. Пг., 1918. с. 458.
Вскоре случилась, так сказать, «Пушкинская история».
Судьба просто не могла не свести этих двух замечательных людей своего времени. После окончания Лицея Пушкин жил в 4-й Адмиралтейской части, на набережной Фонтанки, в доме адмирала Клокачева, в районе Коломна, числясь в Иностранной коллегии. Милорадович вызывал у него романтическое любопытство:
«Его тетрадь наполнена эскизами женских головок, начертанных весьма бойким карандашом, и мужских портретов, иногда в целый рост, как, например, тогдашнего петербургского генерал-губернатора графа Милорадовича, который в то же время был и героем театральных, закулисных романов» [1666] .
1666
Анненков
У Михаила Андреевича к Александру Сергеевичу был служебный интерес.
«Заметя в государе наклонность карать то, что он недавно поощрял, граф Милорадович, русский Баярд, чтобы более приобрести его доверенность, сам собою и из самого себя сочинил нечто в виде министра тайной полиции… Кто-то из употребляемых Милорадовичем, чтобы подслужиться ему, донес, что есть в рукописи ужасное якобинское сочинение под названием "Свобода" [1667] недавно прославившегося поэта Пушкина… Милорадович поспешил доложить о том государю, который приказал ему, призвав виновного, допросить его. Пушкин рассказал ему все дело с величайшим чистосердечием; не знаю, как представил он его императору, только Пушкина велено… сослать в Сибирь» [1668] .
1667
Ода «Вольность».
1668
Вигель Ф.Ф.Записки. с. 973.
Думается, что версия Вигеля недостоверна и Милорадович сыграл в судьбе Пушкина положительную роль, к чему склонялись большинство современников…
«Раз утром выхожу я из своей квартиры (на Театральной площади) и вижу Пушкина, идущего мне навстречу. Он был, как и всегда, бодр и свеж; но обычная (по крайней мере, при встречах со мною) улыбка не играла на его лице, и легкий оттенок бледности замечался на щеках… Пушкин заговорил первый:
— Я шел к вам посоветоваться. Вот видите: слух о моих и не моих (под моим именем) пиесах, разбежавшихся по рукам, дошел до правительства. Вчера, когда я возвратился поздно домой, мой старый дядька объявил, что приходил в квартиру какой-то неизвестный человек и давал ему пятьдесят рублей, прося дать ему почитать моих сочинений и уверяя, что скоро принесет их назад. Но мой верный старик не согласился, а я взял да и сжег все мои бумаги.
При этом рассказе я тотчас узнал Фогеля с его проделками.
— Теперь, — продолжал Пушкин, немного озабоченный, — меня требуют к Милорадовичу! Я знаю его по публике, но не знаю, как и что будет и с чего с ним взяться… Вот я и шел посоветоваться с вами…
Мы остановились и обсуждали дело со всех сторон. В заключение я сказал:
— Идите прямо к Мидорадовичу, не смущаясь и без всякого опасения. Он не поэт; но в душе и рыцарских выходках — у него много романтизма и поэзии: его не понимают! Идите и положитесь безусловно на благородство его души: он не употребит во зло вашей доверенности» [1669] .
1669
Глинка Ф.Н.Писатели-декабристы в воспоминаниях современников. т. 1. с. 323-324.
«В одно прекрасное утро пригласил его полицмейстер к графу Милорадовичу. Когда привезли Пушкина, Милорадович приказывает полицмейстеру ехать в его квартиру и опечатать все бумаги. Пушкин, слыша это приказание, говорит ему: "Граф, вы напрасно это делаете. Там не найдете того, что ищите. Лучше велите дать мне перо и бумаги — я здесь же все вам напишу". Милорадович, тронутый этой свободной откровенностью, торжественно воскликнул: "Ah! c'est chevaleresque!" [1670] — и пожал ему руку.
1670
Ах! это по-рыцарски! (фр.).
Пушкин сел, написал все контрабандные свои стихи и попросил адъютанта отнести их к графу в кабинет. После этого подвига Пушкина отпустили домой и велели ждать дальнейшего приказания» [1671] .
«Лишь только ступил я на порог кабинета, Милорадович, лежавший на своем зеленом диване, окутанный дорогими шалями, закричал мне навстречу:
— Знаешь, душа моя! (это его поговорка) у меня сейчас был Пушкин! Мне велено взять его и забрать все его бумаги; но я счел более деликатным (это тоже его любимое выражение) пригласить его к себе и уж от него самого вытребовать бумаги. Вот он и явился, очень спокоен, с светлым лицом, и, когда я спросил о бумагах, тот отвечал: "Граф! все мои стихи сожжены! — у меня ничего не найдется на квартире; но если вам угодно, все найдется здесь (указал пальцем на свой лоб). Прикажите подать бумаги, я напишу все, что когда-либо написано мною (разумеется, кроме печатного) с отметкою, что мое и что разошлось под моим именем". Подали бумаги. Пушкин сел и писал, писал… и написал целую тетрадь… Вот она (указывая на стол у окна), полюбуйся!.. Завтра я отвезу ее государю. А знаешь ли — Пушкин пленил меня своим благородным тоном и манерой (это то же его словцо) обхождения» [1672] .
1671
Пущин И.И.Записки о Пушкине. с. 62.
1672
Глинка Ф.Н. //Писатели-декабристы в воспоминаниях современников. т. 1. с. 324.