Милорд

Баюн София

Она кивнула. Отошла к комоду, разжала правую ладонь и коснулась ее губами.

Мартин первым услышал стук каблуков по лестнице. Обернулся, запер дверь и услышал, как за спиной скрипнул выдвигающийся ящик. Почти сразу у входной двери раздался щелчок.

Мартин обернулся. Ника стояла у окна. Сначала ему показалось, что она просто протягивает к нему руку, но в следующее мгновение он разглядел в полумраке черное дуло пистолета — кусочек темноты из-за его порога, оставивший в воздухе беспощадную точку.

В ту же секунду его выбросило из сознания. Он

стал над проемом, достал из кармана вернувшееся лезвие и почувствовал, как его обнимает Мари.

— Ты молодец, котенок, — прошептала она, гладя его по волосам. — Давай доиграем эту паршивую пьеску, занавесу… давно пора падать.

— Не надо, — прошептал Виктор, вытягивая руку. — Не делай этого…

— Я вернулась! Вик, ты где? — раздался в коридоре голос Леры.

— Ты… мне не придется стрелять в него… — слезы застыли на лице Ники черными потеками, а глаза превратились в два светло-серых провала.

— Нет!

— Вик?! Вик, открой дверь! — дверь за его спиной задрожала от частых рывков. — Вик!

Виктор успел увидеть, как Ника нажала на спусковой крючок.

Мартин наклонился над проемом и провел лезвием по горлу.

Боль пришла за неестественно громким выстрелом — разливающаяся в груди слева, прямо в центре превращенного в липкое алое пятно креста.

Падая, Виктор увидел, как Ника приставляет пистолет к виску.

А потом мир взорвался — тысячей белоснежных бабочек, миллионом разноцветных огоньков, за которыми была лишь темнота.

Такая спокойная и такая правильная темнота.

Мартин разжал ослабевшие пальцы. Он задыхался, захлебывался в льющейся из горла черноте и тоже был почти счастлив, ведь скоро темнота наконец-то наступит и для него.

Перед тем, как его сознание погасло, он почувствовал, как кто-то толкает его вперед.

А потом все закончилось.

Занавес падает

Запертый сад — сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник. (Песнь Песней)

Ей казалось, что она плывет по реке — по серой воде, такой теплой, пахнущей влажной тканью, одеколоном с амброй и табаком, и еще чем-то острым, мускусным, сводящим с ума с каждым вдохом. И она дышала, часто, захлебываясь этим запахом и каждым прикосновением, каждым поцелуем мужчины, который сейчас прижимал ее к белоснежным простыням и заставлял волны, становящиеся теплее с каждым движением, все чаще проходить по телу.

Лера запрокинула голову, счастливо улыбаясь потолку и положила ладонь ему на грудь, слева, там, где под уродливым, ребристым шрамом часто стучало живое сердце.

— Я… — начал он, но Лера быстро закрыла ему рот второй ладонью.

— Молчи… потом… не-сей…час!

У

него белые волосы. Ласковые руки и горячие губы, он жив, он остался один — нет никакой укоряющей тени в его душе. Теперь есть только она и ее брат, и ничто, ничто их не разделит, не помешает, никогда, ни за что!

Все эти чувства, все мысли рассыпались электрическими разрядами, лились бессвязной смесью шепота и стона — Вик всегда ее понимал, ему слова не нужны. Пусть слова оставит себе тот, второй, едва их не разлучивший, его здесь больше…

— Не-е-ет! — выдохнула она, чувствуя, что толчки становятся чаще, а пальцы вокруг ее запястий сжимаются сильнее.

Он не остановился, только искривились в усмешке его губы. Лера подалась вперед и успела коснуться губами шрама, когда волны превратились в пульсирующее электричество, вспышкой погасившее полумрак спальни.

— Я люблю тебя… так сильно люблю тебя, — сонно прошептала она, откидываясь на подушку.

Сон пришел почти сразу. Она любила засыпать прежде, чем в мысли вернется ясность. Уже проваливаясь в свою — теплую и правильную — темноту, Лера почувствовала, как Вик обнимает ее сзади и целует в макушку. И этот жест, невинный братский поцелуй вызвал новую электрическую вспышку — в сердце.

…

Лера проснулась, когда окончательно стемнело. С трудом открыла глаза. Посмотрела, как светлые пряди сливаются с белой наволочкой в уютном мраке спальни.

Она встала, на ощупь собрала с пола и надела белье. Нашла под кроватью длинный свитер. Бесшумно вышла на кухню, не включая свет заправила кофеварку. Отсчитала из пачки три сигареты и разложила на салфетке.

От воротника свитера отчетливо пахло одеколоном, и она была счастлива.

В дверь постучали, когда она наливала кофе.

Не хотелось никуда идти. Не хотелось думать, кто может стучать и что может быть нужно этим людям.

— И услышал стук такой же, но отчетливей того… — пробормотала Лера, поставив чашку рядом с салфеткой.

Не включая свет, пересекла темный коридор и, посомневавшись еще несколько секунд, все-таки открыла дверь.

На пороге стояла девушка — худая блондинка в ярко-красном пальто. Лера сонно сощурилась, пытаясь понять, кого она ей напоминает.

— Тебе какого тут надо? — она честно попыталась, чтобы вопрос звучал дружелюбно, но сама слышала, что получилось плохо.

— Я ищу Виктора Редского, — поежившись, ответила девушка. Она была выше Леры, к тому же на каблуках. Стояла, спрятав руки в карманы и с мольбой смотрела на нее сверху вниз.

— А ты кто? — участливо спросила Лера, окончательно решив, что девушка ей не нравится.

— Я… подруга… старая подруга…

— Вот как. А иди-ка ты отсюда на хер, подруга, — дружелюбно посоветовала Лера. — И никогда, никогда, сука, не возвращайся.

— Но мне сказали он живет здесь! Я все проверила, это же… он здесь больше не живет? — Лера видела, как задрожали ее губы. Пораженная внезапной догадкой, она включила свет.