Милорд
Шрифт:
Кто это сделал? Клиент, вроде того истеричного мальчика, что хватал Леру за ремешок сумки? Один из невротичных любовников, болезненно-ревнивых, с расшатанным наркотиками сознанием? Дмитрию нравились только такие.
Виктор рывком сел, вливая в обожженные легкие короткий вдох.
Лера сказала про венок. Уродливая, выбивающаяся деталь. Венок на мертвой женщине в серой воде — красивый, поэтичный акцент. На мертвом наркомане, по-мясницки зарезанном в собственном
Дмитрия убили почти сразу после того, как он пришел к Лере с угрозами. Мартин сказал, что Лера умная и злая, не сделает глупостей.
Виктор догадывался, нет, он почти точно знал, кто убил Дмитрия. Кто испачкал кровью ламинат, свитер и руки — свои и его. Кто похитил его младшую сестру. И эта догадка, уродливая и дисгармоничная, родилась на рассвете и теперь не давала ему выйти на кухню, выкурить три сигареты, которые оставила на салфетке Лера и выпить чашку кофе, который она сварила. Неп-ра-виль-ная догадка, отвратительная, глупая.
Утопить ее, утопиться вместе с ней, пока Мартин не видит. И все будут счастливы.
Новый образ — Ника лежит на сером пушистом ковре и ее мокрые волосы на светлом ворсе кажутся струйками темной воды.
«Я помогу тебе», — говорит она, не оборачиваясь.
«Ты поможешь ему, — через силу произносит Виктор. — Ему, не мне. Дара бы ни за что не стала…»
«Но Дары больше нет. И мы оба знаем, что это нужно тебе, не так ли? Если все так, как ты говоришь — думаешь, ему нужна будет такая жизнь?»
«Он ее сделает такой, какой захочет».
Сначала растягиваются ее губы — серые, перепачканные красным. Собираются веером морщинки в уголках глаз, обнажаются по-крысиному тонкие белые зубы. И только потом улыбаются глаза.
Она переворачивается на живот и, оскалившись, глядя ему прямо в глаза, произносит, точно угадав нужную интонацию:
«Любовь все преодолеет! Мы судим Ложную Надежду, внушившую этому мальчику, что он — Бог!»
Если бы рядом был Мартин. Если бы можно было ненавидеть его, если бы можно было просить его о помощи.
Если бы можно было рассказать все. Он бы понял. Простил бы его.
И ни за что не остался бы жить.
Нет Мартина — только ледяная вода, темнота, в которой поселились совсем другие искры и изувеченная, грязная, покрытая плесенью комната где-то в сознании.
Делая очередной вдох Виктор вдруг подумал, что давно не видел лица Мартина. Он почти всегда сидел в кресле, которое повернул спинкой к проему, и Виктор мог видеть только его руку на подлокотнике и пляшущую тень профиля на стене. Если он не сидел в кресле — отворачивался или закрывал лицо рукавом. Словно Мартин превращался в тень, призрака, растворяющегося в темноте.
Делая
Все было так просто. Была Дара, жертва его ненависти. Была Ника — живая свидетельница, которая скажет Мартину о том, во что он, Виктор, превратился, и не оставит выбора, кроме как придумать как избавиться от него.
И надо же было умереть сначала незнакомой девчонке с глупым именем Майя, а потом Дмитрию.
Надо же было умереть той девушке, которая играла Мари. Зачем она бросилась бежать? Куда он дел труп, куда, проклятье, делся труп?!
Он глотал вопросы, запивая их отдающей железом водой, а потом перегибался через борт и его рвало на пол выпитыми словами. Сначала у воды был привкус коньяка, потом — только хлорки, и наконец появилась отчетливая горечь желчи.
Туман в проеме дрожал, и то рассеивался, выплескивая конвульсивно вспыхивающие образы, то снова сгущался, и тогда Мартин слышал, как Мари, уставившись в огонь, мурлыкает что-то под нос.
— Alas my lord you do me wrong To cast me off discourteously…Мартин только вздохнул и прикрыл глаза рукавом. Он видел все хуже, а глаза уставали от света все сильнее.
— Greensleeves was my heart of gold… Не хочешь ему помочь? — спросила она, оборвав ноту.
— Хочу. Расскажешь, чем?
Мари только хмыкнула. В проеме на миг прояснилось, и Мартин уловил новый образ — кирпичная стена, пол в белоснежной пыли известки, и мужчина, скорчившийся в углу. Русые волосы прилипли к лицу, футболка густо испачкана рвотой.
— Это еще что за хрен? — озадаченно пробормотала Мари, подвигаясь к проему.
— Понятия не имею.
Мужчина поднял лицо. Мартин успел разглядеть влажную серую кожу, очерченный синим носогубный треугольник и почти невидимые зрачки. Вздохнув, он отвернулся от проема и снова закрыл глаза.
— Кого-то напоминает… — задумчиво прошептала Мари.
— Ага, помирающего от передоза торчка. Может когда-то я бы и попереживал, но сейчас мне совсем не интересно.
— А зачем Виктор на него смотрел? Ты заметил, как он злорадствовал? — голос у Мари был обеспокоенным и Мартина это раздражало все сильнее.
— Нам надо искать ребенка, а он плещется в ванне. Нам надо думать, где искать ребенка, а ты хочешь чтобы я переживал за какого-то… не лезь ко мне, хорошо?
Виктор вышел из ванной через полчаса, вытирая волосы белым отглаженным полотенцем. И впервые белый цвет раздражал — казался казенным и стерильным.
Из-за приоткрытой кухонной двери доносились голоса, холодный и сосредоточенный — Леры и отстраненный — Ники.