Милорд
Шрифт:
Виктор замер на несколько секунд, прижав к волосам полотенце. В сознании еще вздрагивала неутопленная муть, и он позволил себе несколько секунд самообмана. У него нормальная семья. Запахи кофе и сигарет с кухни, женские голоса, Мартин скоро вернется и все будет хорошо. Правильно.
Когда-то он занимался этим каждое утро. У его грехов и его раскаяния не только был запах водопроводной воды, они еще отдавались резью в желудке, плясали черными точками перед глазами и ненасытно требовали утешающих иллюзий.
Иллюзии всегда разбивались,
Виктор открыл глаза и толкнул дверь.
Лера сидела рядом с Никой, вплотную приставив к ее горлу кончик длинного кухонного ножа. Виктор заметил, как побелели костяшки ее пальцев и как тонкая струйка крови течет из-под лезвия. Ника держала фарфоровую чашку. Увидев Виктора, она улыбнулась и сделала глоток. Кровь побежала быстрее.
— … Я отдала ему ключ, и мы поехали домой. Вон он стоит, может сказать, что я не вру.
— Что у вас творится? — хрипло спросил он, запирая дверь.
— Твоя подруга совершенно не умеет рассказывать истории, — раздраженно бросила Лера, отшвырнув нож. Ника вытащила из пачки салфетку, смяла и заправила за воротник так, чтобы закрыть точку пореза.
— Почему у меня не спросила?
— Чтобы ты мне наврал? — фыркнула Лера. Взяла вторую чашку, подержала несколько секунд и с отвращением отставила. — Остыл. Как водичка?
— Холодная, — огрызнулся он, садясь за стол. — Пойдешь со мной в школу? Тебя вроде знают ее учителя.
— Нет, лучше ты. Я знакомых своих поспрашиваю, может они что-то знают…
— Каких знакомых? — спросил Виктор, стараясь не смотреть, как салфетка у Ники на шее медленно пропитывается кровью.
— У меня есть… не очень честные знакомые, — уклончиво ответила Лера.
— Это с которыми ты в детстве консервы в магазине воровала?
— Нет. Если ты помнишь — это я тебя с Дмитрием познакомила. В общем, иди очаровывать тетушек в школе, а я поговорю со взрослыми.
У кофе был вкус воды, а сигаретный дым растворялся в густом, застоявшемся запахе благовоний. Ника пила чай и обводила кончиком пальца клетки на скатерти. Иногда она отрывалась от узора и поправляла салфетку, расправившуюся, как манишка.
Утопленное раздражение начинало скрестись в затылке, словно пара пауков с металлическими игольчатыми лапками пытались выбраться сквозь кость. Виктор машинально провел ладонью по волосам. Никаких лапок, никаких иголок, только жесткие влажные пряди, все сильнее пропитывающиеся запахом благовоний.
«Мартин? Мартин, ты здесь?»
«Да», — раздался равнодушные ответ.
«Давно?»
«Половину концерта в ванной видел».
«Прости, я не хотел…»
«Когда ты научишься просто просить меня выйти? — голос Мартина звучал сипло и раздраженно. — Еще не понял, что решать проблемы насилием —
Виктор прикрыл глаза. Он по-прежнему видел только лиловую спинку кресла, отблески камина и оскаленную рыбью пасть с издевательски покачивающимся фонариком.
«Почему ты прячешь лицо?»
«Потому что не хочу, чтобы меня видели», — ядовито ответил Мартин, выбив короткий ритм кончиками пальцев по подлокотнику.
— Да и черт с вами, — вслух сказал Виктор, затушив недокуренную сигарету. С сомнением посмотрел на Нику, а потом коротко кивнул: — Собирайся, со мной пойдешь. Многовато трупов в последние дни…
Школа находилась недалеко от дома. Виктор постоял у забора, почему-то не решаясь зайти. Смотрел на пустой двор, на несколько открытых окон, в которых колыхался тюль, и не мог понять, что в этой картине не так.
Зато против воли вспомнил, как весной, душной и жаркой, сидел у открытого окна в полупустом классе. Думал о репетициях «Дождей», работе в городе и о том, успеет ли вечером зайти к Рише. Воспоминания казались чужими, зыбкими, как бабочки в темноте.
«Лето, — по-прежнему раздраженно отозвался Мартин. — Занятия кончились. Видимо, Оксана отрабатывает какие-то долги или ходит на занятия для отстающих».
Виктор тряхнул головой, прогоняя морок.
Мартин так и не встал с кресла, только немного развернул его, чтобы видеть, что происходит в проеме. Он чувствовал перемены настроения Виктора и думал, что нужно пересесть на порог. Спрятаться, сделав пару надрезов, следить, чтобы он не сорвался в школе. Предложить поговорить с учителями, беспокоиться о том, куда пропала девочка…
Но он не мог. Усталое отупение придавило к креслу. Хотелось спать, и может, впервые за всю жизнь — лежа. Когда-то он не стал рисовать кровать, потому что мысль о сне внушала отвращение, а сейчас был готов выйти в беседку, лечь на пыльные доски и не смотреть, не слышать, не знать, зачем звонила учительница девочки на которую даже Мартину, на самом деле, было наплевать. Он знал, что должен попытаться ее спасти, и собирался сделать все возможное для этого, но беспокоиться за Оксану было свыше его сил.
К тому же на сюртуке оставалось все больше выпавших волос. Мартин даже не хотел смотреть в зеркало или спрашивать о чем-то Мари.
«Мартин? — позвал Виктор. — Ты слышишь?»
«Нет. Что ты сказал?»
— Я спросил, не хочешь ли ты поговорить с ее учителем, — в голосе слышалось удивление.
Ника бросила на него быстрый взгляд и опустила глаза.
Мартин не хотел. Он хотел послать всех к черту и лечь спать, а еще лучше уйти подальше от дома и попытаться там создать что-нибудь уродливое и бесполезное, вроде булыжника. Надорваться и умереть, и чтобы никакие призраки не могли остановить, поймать за руку и вывести из темноты.