Милосердная дорога

Зоргенфрей Вильгельм Александрович

«Страшно. Ушли, позабыли…»

Страшно. Ушли, позабыли, Громко смеялись окрест. Знак завершившейся были — Черный, из дерева, крест. Умер. Мой гроб заколочен, Крепко гвоздями забит. Прах осквернен, опорочен, Всеми забыт. Мертвый я Богу покорен, Медленно тлею в гробу. Знаю, конец мой позорен — Мне ль переспорить судьбу? Мирно лежу под землею. Жду. Завершился подсчет. Поверху мутной рекою Время течет.

Декабрь

Выйди в полночь. Площадь белая Стелет саван у реки. Гулко ночь обледенелая Застучит в твои виски. Месяц, облаком завешенный, Глянет в дымное кольцо, И, волнуясь, ветер взбешенный Бросит

снег тебе в лицо. Стань, окованная холодом, Там, где вскинут черный мост Стихнет ветер. Пыльным золотом Загорятся пятна звезд. Над перилами чугунными Перегнись и посмотри: Вдоль реки цепями лунными Зыбко пляшут фонари. Свищет снег по дальним линиям, Стынет, шепчется вода, И, окутанные инеем, Гулко плачут провода. Что ты ждешь? Свистками грубыми Утро рвет волшебный бред. Там, над каменными трубами, Встал мигающий рассвет. Переулками разрытыми Ночь из города ползет, И кровавыми гранитами Расцветает небосвод. Хмуро камни просыпаются, Стынет сердце… Отдохни. За рекою зажигаются Безнадежные огни. В зеркала свинцово-синие Слепо смотрится заря — Это встал в короне инея Белый призрак Декабря.

«Близко то, что давно загадано…»

Близко то, что давно загадано В тишине бессонных ночей: Меркнет в дымном бархате ладана Пламя трех зажженных свечей. Это я — под недвижною маскою, Это я — в кружевных волнах. Кто-то, тихий, последней ласкою Обвевает бессильный прах. Смутно гаснут отзвуки пения, Замирает тревожный гул. Кто-то, скорбный, призраком тления К моим мертвым устам прильнул. В этот миг наяву свершается, Что беззвучно таили дни: Кто-то, светлый, ко мне склоняется И, целуя, гасит огни.

Эпилог

Все как было, все как прежде: Ночь без сна, Сердце, верное надежде, Тишина. Зимний вечер так же долог, Так же тих; Те же в окнах иглы елок Ледяных; Та же площадь возле дома Широка. Эта сказка так знакома, Так близка. Ночь светла, и ветер злится, В окна бьет. Тише, тише… Кто стучится У ворот? Никого. В окне понуром Тихий след; Под зеленым абажуром Тот же свет; И лампадка на ночь та же Зажжена, И дрожит в углу на страже Тишина. Так. Судьбе в слепые очи Загляни: Будут медленные ночи, Будут дни. Будет сказка без границы, Без конца — Скрип промерзшей половицы У крыльца, Тихий свет перед иконой, Тень в углу И от лампы круг зеленый На полу. Сердце отдано надежде, Верь и жди: Скорбный крест твой, как и прежде, На груди.

II. МИЛОСЕРДНАЯ ДОРОГА

Александру Блоку

…Имею на тебя то, что оставил ты первую любовь твою.

Откров. св. Иоанна

Помнит месяц наплывающий Все, что было и прошло, Но в душе, покорно тающей, Пусто, звонко и светло. Над землею — вьюга снежная, В сердце — медленная кровь, Глубоко под снегом — нежная, Позабытая любовь. Скудно, скорбно дни истрачены, Даль пределы обрела, Сочтены и обозначены Мысли, речи и дела. Эту жизнь, безмерно серую, Я ли, живший, прокляну? Нет, и мертвым сердцем верую В позабытую весну. Пусть истлела нить печальная, И сомкнулась пустота — Ты со мной, моя начальная И последняя мечта. И легки пути тернистые, Твой не страшен Страшный Суд. Знаю, чьи уста лучистые Приговор произнесут. Тихо радость исповедую, Память сердца озарю: Приобщи твоей победою К неземному алтарю. Высоки врата престольные, Тяжелы земные сны, Но любви простятся вольные И невольные вины. Сентябрь 1913

Лилит

1.

«В пределы предначертанного круга…»

В пределы предначертанного круга Вступают две согласные судьбы. Ты слушаешь, как северная вьюга Раскачивает гулкие столбы. Искрится шелк волос твоих зловеще, И, гневное молчание храня, Ты смотришь на бессмысленные вещи: На ржавый снег, на сосны, на меня. Тоска моей размеренной дремоты — Как давний сон. И кровь во мне стучит: Я ждал тебя! Не спрашиваю, кто ты, Любимая. Я знаю, ты — Лилит. — Темнее взор. Зрачок атласный шире. Печальнее надменные уста. — Да, ты одна! Одна в пустынном мире, И за тобою смертная черта. Усмешкою смыкаются ресницы, На лоб скользнула шелковая прядь… Вот только эти траурные птицы Над озером. О чем они опять?

2. «Летний сумрак славит Бога…»

Летний сумрак славит Бога, Небо зноем не томит. Милосердная дорога Привела меня к Лилит. Дремлют шелковые птицы, Стынут стрелы хрусталя, Под ногою у царицы Темнокрылая земля. Улыбнется — день зажжется, Отвернется — кровь прольется, Будет так, как повелит Благосклонная Лилит. Я целую плащ узорный И державное кольцо, И усмешкою покорной Освещается лицо. Но под царским покрывалом Сердце легкое болит — Об ином, о небывалом Сумрак шепчется с Лилит.

3. «Руку жмут еще кольца колкие…»

Руку жмут еще кольца колкие, А уж сердце летит, летит… Ну, простимся, радость недолгая, Солнце ночи, моя Лилит. Легок путь, без счастья и ревности. Не одна ли мера, скажи, И моей легкокрылой верности, И твоей беззащитной лжи. Только плечи запомнить тонкие, Только шелком волос вздохнуть… В ночь, по скату, тропами ломкими Побреду, дойду как-нибудь.

«Приходит, как прежде, нежданно…»

Приходит, как прежде, нежданно — Будить от тяжелого сна, И новая радость желанна, И новая боль не больна. Но платья темнее надеты, И тени длинней от ресниц, И в пристальном взоре просветы Лиловых, закатных зарниц. Коснется рукою жемчужной, Фиалками глаз ворожит — И маятник никнет, ненужный, И время, жестокое, спит. Молчания я не нарушу, Тебе отдаю я во власть Мою воспаленную душу, Мою неизбытую страсть. Дышать твоим ровным дыханьем, И верить твоей тишине, И знать, что последним прощаньем Придешь ты проститься ко мне. В тот час, когда ужас безликий Расширит пустые зрачки, Взовьешься из черной, из дикой, Из дикой и черной тоски. Возникнешь в дыму песнопений, Зажжешься надгробной свечой, И станешь у смертных ступеней — Стеречь мой последний покой.

«Горестней сердца прибой и бессильные мысли короче…»

Горестней сердца прибой и бессильные мысли короче, Ярче взвивается плащ и тревожнее дробь кастаньет. Холодом веет от стен, и сквозь плотные пологи ночи Мерной и тяжкой струей проникает щемящий рассвет. Скоро зажгут на столах запоздалые низкие свечи, Взвизгнет румынский смычок, оборвется ночная игра. Плотный блондин в сюртуке, обольщающий мягкостью речи, Вынет часы, подойдет и покажет на стрелки: Пора! Ветер ворвался и треплет атлас твоего покрывала. В мутном проходе у стен отразят и замкнут зеркала Тяжесть усталых колонн и тоску опустевшего зала, Боль затуманенных глаз и покорную бледность чела. Гулко стучит у подъезда, трепещет и рвется машина, Мутные пятна огней на предутреннем чистом снегу, К запаху шелка и роз примешается гарь от бензина, Яростно взвоет рожок и восход заалеет в мозгу. Будут кружиться навстречу мосты, и пруды, и аллеи, Ветер засвищет о том, что приснилось, забылось, прошло. В утреннем свете — спокойнее, чище, бледнее — Будем смотреть в занесенное снегом стекло. Что же, не жаль, если за ночь поблекло лицо молодое, Глубже запали глаза и сомкнулся усмешкою рот — Так загадала судьба, чтобы нам в это утро слепое Мчаться по краю застывших, извилистых вод. Скоро расступятся ели и станет кругом молчаливо, Вяло блеснут камыши и придвинется низкая даль, Берег сорвется вперед, в снеговые поляны залива… Так загадала судьба. И не страшно. Не нужно. Не жаль.