Миля и Облачко
Шрифт:
Женщина стояла, как вкопанная, не в силах разогнуться. Тщетно она пыталась отцепиться от меня. Залилась слезами и взмолилась о пощаде – на чистом русском. Я ослабил хватку, и Миля аккуратно вытащила когти из пазов. Не сказав ни слова, она обняла меня и разрыдалась, а цыганка, хромая и ругаясь, ускользнула прочь.
***
«Я дома, – Миля отзвонилась сестрёнке, – не переживай».
«Переживаю, – голос Лёли дрогнул, – может, всё-таки к нам?»
Окинув взглядом пустую комнату, Миля вздохнула: «Да ладно тебе».
Положив
В квартире было совсем пусто. Всё, что мы имели – это кровать, пусть и королевских размеров. Спать без одеяла оказалось совсем не комфортно. Обнимаясь, мы пытались согреться – почти получилось. Кондиционер гудел, набирая обороты: он не мог прогреть сам себя, не то, что комнату.
«Может, у меня температура?» – Миля хваталась за градусник.
Но нет, это был просто был холод, собачий холод.
С кухни доносился страшный, сатанинский гул: это холодильник заводил свою шарманку. Подхваченный эхом, звук умножался в сто крат. Казалось, что в гнетущей пустоте бушует стая призраков: бьёт посуду, роняет вещи, стучит по трубам. Гогоча, открывает шипящие краны. Остервенело сыпется штукатурка, стёкла трещат, как в последнюю дрожь Земли.
Господи помилуй! А это ещё что? Вы тоже это слышали?
Зашуршал подол длинной юбки. Ехидный смех. Тс-с!
Миля закричала, я чуть не подлетел до потолка. Телефон – где-то здесь лежал телефон… Судорожно щёлкая кнопки, включила фонарик. На цыпочках прокралась в зал, а я – за ней, прижав уши.
Но стоило нам переступить порог гостиной, как все звуки сразу куда-то исчезли. В нервной дрожи Миля пошла умываться, краем глаза ловя в зеркале тени за спиной. «Это просто моё отражение», – внушала она себе.
Вернувшись в кровать, такими же дрожащими руками набрала сообщение. Почти тут же пропиликал ответ. Улыбаясь, она отложила телефон в сторону. Зажгла пузатый ночник. Казалось, в этом не было необходимости – окно было таким большим, а огни ночного города – такими яркими, что в комнате было светло, почти как днём, и каждый её предмет был виден отчётливо.
Ещё через мгновение Миля уснула, а я так и сидел, уставившись на котика, наблюдая за тем, как он загорается и гаснет. Я смотрел на него и видел Милину маму, как она успокаивает девочку, до ужаса боящуюся темноты, девочку во власти ночных кошмаров – такую маленькую и такую большую.
«Кто хороший мальчик?» – вспомнил её ласковый голос.
В самых добрых чувствах я прижался к моей Миле. Спит, сладко спит. Потому что лампочка – это не просто лампочка, и иногда она значит намного больше…
Глава 9
Нам нужно было купить ложки. Казалось бы, какая ерунда. Условий
«Они что, из сусального золота?» – ворчала она, возясь с моей шлейкой. Лапы всё никак не хотели в неё вставать. Вдох, выдох. Каждый раз одно и то же… Наконец, мы поехали.
«Дзинь-дзинь», – звенел голубой велосипед, покидая туннель.
«Дзинь-дзинь», – пешеход решил перебежать дорогу и едва не угодил под колёса.
С радостным «дзинь-дзинь» мы въехали в Старый город. Выпятив грудь и зажмурившись от встречного ветра, я чувствовал себя лучше всех. С Милей у нас был прекрасный тандем: она, охая, тащит вверх велосипед, я изо всех сил стараюсь быть пушинкой.
Магазин встретил нас колокольчиком и криком удивлённой продавщицы: «Мачка!» (серб. «кошка»)
«Мяучка», – отозвался я.
Коты в посудной лавке – это вам не слоны. Изящество и грация заложены в нас природой, вместе с полным контролем тела – от макушки до хвоста.
Ложки мы нашли не сразу, и выбор их был скудным, но делать нечего – надо брать. За кассой стояли две женщины средних лет. Они смотрели то на меня, то на Милю и о чём-то перешёптывались. «Украинцы», – уловил я в обрывке фраз. Пооблизывавшись на кружку с французским бульдогом, Миля так и не решилась её взять.
В общем, вышли мы с одними ложками, которые были такого низкого качества, что гнулись от одного только взгляда. Углубления в них были такие маленькие, что ложки больше походили на лопатки, но, в конце концов, не мне ими есть.
***
Заняв скромное место возле клумб, мы отдыхали и созерцали мир вокруг. Это было весьма занятно: на центральной улице с характером восточного базара всегда кипели страсти.
Из бутиков выходили счастливые люди, обвешанные бумажными пакетами, а чуть поодаль двое попрошаек выясняли отношения. Что удивительно, даже в их грубых разборках была напускная весёлость. На другой стороне, под одним из козырьков, кто-то страстно целовался. Парочка никого не стеснялась, да и кому какое дело: вся улица была полна любви и наслаждений.
Как не похоже на то, что у нас на Родине! Тревога стала нашей плотью и кровью. От одного этого осознания Милино сердце разрывалось, и, на празднике жизни, она вдруг горько заплакала.
«Это нечестно, нечестно», – повторяла она.
Я смотрел на неё неподвижно, чувствуя, как и мои глаза становятся мокрыми. Это неправда, что коты не умеют плакать. В тот день я заплакал в первый раз.
«Я хочу домой. Я не хотела уезжать. Облачко, чего мы не остались?» – ревела она, прижимая меня к себе.