Милый ангел
Шрифт:
Купидон нанес очередной удар!
Воскресенье
25 сентября 1960 года
В прошлое воскресенье с миссис Дельвеккио-Шварц не виделись ни я, ни Гарольд: к ней пожаловала самая видная клиентка, миссис Десмонд Как-бишь-ее — вечно я забываю фамилии. Наверное, наша хозяйка договорилась об этой встрече специально, чтобы не вспоминать лишний раз о Пэппи. Кстати, Пэппи еще не вернулась. Я уже извелась от беспокойства, но если бы что-нибудь случилось, нам позвонили бы из санатория. Дункан лично
Такие объяснения я дала сегодня миссис Дельвеккио-Шварц, и ей хватило благоразумия согласиться со мной.
Конечно, она уже знала, что я порвала с Дунканом, хотя я никому об этом не распространялась, а в прошлое воскресенье с хозяйкой не виделась. Про Дункана я никому не рассказывала, а она все узнала. Говорит, от карт. Карты все знают. Может, это опухоль сделала ее прозорливой? Я слышала, некоторые участки мозга мы вообще не используем и понятия не имеем, на что они способны. Или некоторым людям подвластны сверхъестественные силы? И умение менять ход событий? Смотреть сквозь пелену времени? Не знаю, а хотелось бы. Мне известно только, что у миссис Дельвеккио-Шварц или Лучшая агентурная сеть в мире, или поразительное умение гадать на картах.
О свадьбе мне пришлось рассказать во всех подробностях вплоть до мельчайших: и о том, что я подарила новобрачным шесть хрустальных бокалов, и о том, как лихо отплясывала сестра Агата, перебирая крошечными морщинистыми ножками. Кто бы мог подумать? Рецина творит чудеса.
Фло выглядела обессиленной, а ее мать говорила, что сегодня других клиентов не предвидится. На меня Фло уставилась таким взглядом, будто поняла, что я пережила, хотя я сохранила свои муки в тайне даже от дневника. Это никого не касается, в том числе и того негодяя, который разорвал волосок на двери шкафа, где я храню «тильзитер», отлепил пластилин и забрался внутрь. Мои старые дневники попали в чужие руки: я поняла это, увидев, что они лежат стопкой, а не стоят в ряд, как их расставила я. Теперь кто-то знает всю мою жизнь до сегодняшнего дня, потому что я только что завела новый дневник. От этой мысли гадостно и кисло во рту, а кто виновник, я догадываюсь. Гарольд. Я нашла тайник получше: задернула шторы, встала на кровать и засунула тетради в вентиляционный люк у самого потолка. Без лестницы Гарольду туда не добраться. Как жаль, что мне не с кем поговорить о Гарольде. Значит, после того, как Дункан исчез, Гарольд снова объявил мне войну?
Клянусь, Фло знает или чувствует, что я пережила. Сочувствие отражается в глазах моего ангеленка. Едва я вошла в комнату, Фло забралась ко мне на колени, покрыла мне все лицо поцелуями, прижалась к груди и погладила ее. А потом потянулась к моему стаканчику с бренди.
— Только не из моего, милая, — сказала я. — Если хочешь бренди, попроси у мамы.
— Ничего, пусть глотнет, — недовольно сказала миссис Дельвеккио-Шварц. — Я наконец-то отняла ее от груди, надо же ее чем-нибудь утешить.
— Отняли от груди? Но почему? — изумилась я.
— Карты так сказали, принцесса. — Она взяла меня за правую руку, перевернула ее ладонью вверх, внимательно рассмотрела, собрала в кулак мои пальцы и усмехнулась: — Ты справишься, Харриет Перселл. Этот удар тебя не сломает. Стало быть, отправила его к жене?
— Да. Он уже привыкал
— Мужчины такие гордецы, что смириться с отказом им слишком трудно. Да еще он такой лакомый кусочек — джентльмен, ученый, как говорят. Вам нравилось встречаться, но жить вместе? Об этом карты молчат. Вода и огонь — рано или поздно такая пара взрывается, как подводный вулкан.
— Вы составили его гороскоп? — удивилась я.
— Да. Надежный Лев, Овен, Стрелец. Внешность и поступки Девы, еле заметное влияние Весов и Стрельца, а в глубине постоянно тлеет огонь — квадрат Венеры и Сатурна, и хотя он совсем не корыстен, этот огонь мучает его. Жаль, его асцендент я не знаю.
— Как вы узнали его дату рождения? Он даже мне не говорил!
— Нашла в справочнике «Кто есть кто в Австралии», — хмыкнула миссис Дельвеккио-Шварц.
— Вы ходили в библиотеку?
— Что ты, принцесса! У меня своя есть.
Если и так, книги она держит в другой комнате. Отношение миссис Дельвеккио-Шварц очень помогло мне: я вдруг осознала, что все пройдет, что в море полно рыбы, положение моей Королевы Мечей благоприятно, я несокрушима. Но истинной целительницей оказалась Фло: она не сходила с моих колен, пока не появился Гарольд, а при виде его метнулась под диван.
На него было страшно смотреть — больной, неухоженный вид. Он страдал и быстро терял уважение к себе. Раньше он был такой чистенький — лощеный, педантичный старичок в древних костюмах-тройках, с золотыми часами в кармашке жилета. А теперь он походил на бродягу. Воротник рубашки обтрепался, низ штанин украсился бахромой, с жидких седых волос сыпалась перхоть. О, миссис Дельвеккио-Шварц, будьте снисходительны к нему!
Но снисходительность ей чужда. Она ненавидит его, хочет отделаться от него, хотя карты говорят, что в Доме он играет важную роль, а миссис Дельвеккио-Шварц никогда не перечит картам. И она рвет его, как ворон падаль, выклевывая самые мягкие и уязвимые кусочки.
— Рано явился! — рявкнула она.
Его голос тоже изменился, но акцент остался прежним — чуть гнусавым, высокомерным, истинно австралийским.
— На моих часах ровно четыре, — ответил он, не сводя с меня глаз. В них пылала ненависть.
— К черту время! — не сдалась хозяйка. — Ты рано пришел, катись отсюда.
Терпение Гарольда лопнуло.
— Заткнись! — пронзительно заверещал он. — Заткнись, заткнись!
Ох, Фло, лучше бы ты этого не слышала, но разве тебя достанешь из-под дивана? Я вжалась в стул и мысленно помолилась, чтобы карты избавили мать Фло от этого страшного добровольного рабства.
Миссис Дельвеккио-Шварц только расхохоталась.
— Ладно тебе, Гарольд, тебя даже мальчишки не боятся! — презрительно процедила она. — Такими воплями тебе меня не напугать. Да и змей у тебя в штанах мало на что способен. — Она подмигнула мне — так, чтобы это видел и Гарольд. — Сказать по правде, принцесса, будь он еще на полдюйма короче, был бы не стручком, а дырой.
— Заткнись, заткнись! — снова завелся Гарольд. Внезапно он повернулся ко мне, и ненависть в его глазах полыхнула так ярко, будто в нее плеснули бензина. — Это ты виновата, Харриет Перселл! Ты одна! Из-за тебя здесь все по-другому!