Милый ангел
Шрифт:
Младший стажер и сестра в Сиднейской больнице вытаращили глаза, узнав, что стряслось с Гарольдом.
— Три недели! — бестактно воскликнул стажер, но под нашими взглядами смущенно умолк.
Дождавшись, когда Гарольда усадили в коляску и увезли, мы покинули больницу и на Бельвью-Хилле успели на трамвай.
— За него возьмутся всерьез, — сказала Пэппи, когда мы нашли свободные места. — Дома он не появится, пока не познакомится с цистоскопом, капельницей и так далее.
— Значит, по-твоему, все не настолько плохо, — заключила я.
— Слишком уж хорошо он выглядит. Цвет лица не изменился, а боль причиняет только растянутый мочевой пузырь. Ты же видела, на что похожи
Ах, Пэппи, почему бы тебе не заняться общей практикой вместо психиатрии! Но высказать пожелание я не осмелилась.
Впервые я была избавлена от Гарольда, а тревога только усилилась. Чутье подсказывало мне, что этот и без того склонный к подавлению чувств человек стремительно скатывается к полной депрессии. Ему мало запоров, боль и унижения на него не действуют, и он дошел до удерживания в организме мочи. Остается лишь один шаг: прекращение самой жизни. Какого черта миссис Дельвеккио-Шварц потешалась над ним! Если она не научится владеть собой, рано или поздно Гарольд сведет счеты с жизнью. Хорошо, если не попытается прихватить на тот свет Джим, Пэппи или меня. Но разве можно вразумить порождение стихий вроде миссис Дельвеккио-Шварц? Она сама себе закон. Поразительная мудрость, бездна глупости. А если Гарольд кончит самоубийством, его бывшая любовница будет безутешна. Почему она не разглядела этого в картах? Ведь все же ясно, все на виду! Гарольд и Десятка Мечей. Гибель Дома.
Суббота
10 декабря 1960 года
Сегодня я пригласила Тоби на обед, и он пришел. По утрам в субботу он закупает всякую мелочь для постройки хижины, приезжая ради этого в Сидней, потому что только здесь в «Нок и Керби» продается то, что ему нужно.
— Суббота все равно пропала, так что перекуси, а потом успеешь на поезд, — рассудила я.
В меню были пастушья запеканка с тунцом и грибами под соусом из свежего майорана, картофельное пюре, в которое я не пожалела сливочного масла и молотого розового перца, салат, заправленный маслом из грецких орехов, смешанным с водой и старым, выдохшимся уксусом.
— Если не разучишься готовить, я женюсь на тебе, как только прославлюсь, — пообещал Тоби с полным ртом. — Это же объедение!
— Стало быть, мне нечего бояться: вряд ли ты прославишься при жизни, — улыбнулась я. — Стряпня — увлекательное занятие, но я ни за что не соглашусь каждый день торчать у плиты, как моя мама.
— Ручаюсь, ей нравится.
Тоби пересел в кресло напротив Марселины, которой всегда доставались от него лишь гримасы.
— Только потому, что ей приятно видеть своих мужчин сытыми, — парировала я. — Меню у нее небогатое: мясо с картошкой, рыба с картошкой, жареная баранья нога, тушеная баранина, острые колбаски, бараньи отбивные в сухарях, отварные креветки, а затем все по новой. Кстати, почему ты не любишь мою красавицу Марселину?
— Зверям не место в доме.
— О-о, типичный фермер! Если собака плохо сторожит стадо, ее надо пристрелить.
— Куда проще влить в ухо отраву, — возразил Тоби. — Надежное средство, действует мгновенно.
— Циник. — Я присела в кресло рядом с кошкой.
— Поневоле станешь циником, если у тебя ничего не выходит, и не от случая к случаю, а всегда.
— Она тебя еще оценит, Тоби, я точно знаю, — посочувствовала я.
— Ты о чем? — удивился он.
Я растерялась.
— Ты же знаешь!
— Откуда мне. Объясни.
— Я говорю о Пэппи.
У Тоби
— О Пэппи?
— Само собой, болван ты этакий!
— Но с какой стати Пэппи оценивать меня? — продолжал хмуриться Тоби.
— Хватит уже! Даже если тебе кажется, что ты ловко маскируешься, Тоби, не надо быть гением, чтобы понять: ты любишь Пэппи.
— Само собой, люблю, — согласился он, — но я в нее не влюблен. Ты, наверное, пошутила, Харриет.
— Нет, влюблен! — растерялась я.
Его глаза налились кровью.
— Вранье.
— Нет уж, Тоби, не увиливай! Я же видела боль в твоих глазах, ты меня не обманешь.
— Знаете, мисс Перселл, — быстро поднявшись, сказал он, — если хотите, можете и дальше считать себя современной женщиной, но на самом деле вы слепая, глупая, лишенная логики и эгоистичная!
Нанеся этот удар, он вышел, а я осталась сидеть с Марселиной на коленях и гадать, что на меня нашло.
С Домом что-то случилось, я чувствовала это, и Тоби стал еще одним симптомом. Из миссис Дельвеккио-Шварц лишнего слова не вытянешь, она не желает рассказывать ни о Доме, ни о себе, а Гарольд после возвращения из больницы снова числится в ее любимцах. Наверное, он даже не заметил, что она над ним смеялась, — так ему было больно. В Сиднейской больнице его направили к психиатру, а Гарольд оскорбился и укатил домой.
Ох, Дункан, как мне тебя не хватает!
Воскресенье
25 декабря 1960 года
(Рождество)
Я приехала на праздники к родителям в Бронте, но переночевать на диване в большой комнате отказалась: завтра, в День подарков, я работаю. Дело в том, что на спортивных площадках к востоку от Королевской больницы в праздничные дни часто случаются травмы, вдобавок к нам привозят пострадавших в авариях и в пьяных драках. В Новый год я тоже дежурю, зато Энн Смит вызвалась поработать накануне, потому что как раз в ту же ночь дежурство у ее жениха. Перед Новым годом в травматологии любой больницы дел невпроворот, хуже всех приходится больнице Винни, потому что половина сиднейцев наносит ежегодный визит в Кросс, напивается до положения риз, пачкает улицы мусором и рвотой и не дает покоя Норму, Мерву, Бамперу Фарреллу и другим полицейским Кросса.
Я привезла Уилли бутылку бренди, бабуле — роскошную испанскую шаль, Гэвину и Питеру — объектив для макросъемки к цейссовскому фотоаппарату, папе — коробку кубинских сигар, а маме — симпатичное белье, сексуальное и вместе с тем благопристойное. Родные, в свою очередь, сложились и преподнесли мне сертификат на покупку пластинок в «Николсоне», чему я очень рада.
Среда
28 декабря 1960 года
Миссис Дельвеккио-Шварц подкараулила меня сегодня днем и зазвала на бренди, разлитый по стаканчикам из-под сыра «Крафт». При виде этих стаканчиков меня охватило раздражение.
— Так и не выбросили их? — спросила я. — Я же подарила вам на Рождество семь прекрасных хрустальных стаканов!
В последнее время рентгеновским взглядом меня просвечивали все реже, на лице домовладелицы часто появлялось отчужденное выражение, и даже мой вопрос не вызвал вспышку внутреннего маяка.
— Ну зачем же их портить? — сказала она. — Я берегу их до лучших времен, принцесса!
— Бережете? Разве я дарила их вам для того, чтобы вы их берегли? — расстроилась я.
— Если я буду пить из них, непременно какой-нибудь да разобью.