Милый друг
Шрифт:
– Милуйся со своей старухой… милуйся со своей старухой… – повторяла она. – Закажи себе кольцо из ее волос… из ее седых волос… У тебя их достаточно…
Она быстро, проворно оделась, надела шляпу, опустила вуаль. Он было потянулся к ней, но она со всего размаху влепила ему пощечину и, не дав опомниться, отворила дверь и вылетела из комнаты.
Как только он остался один, в нем поднялась бешеная злоба на эту старую хрычовку, мамашу Вальтер. Теперь уж он пошлет ее куда-нибудь подальше, без всяких церемоний.
Щека
Гуляя по бульвару, он остановился перед витриной ювелирного магазина, на которой был выставлен хронометр – Дю Руа давно хотелось купить его, но он стоил тысячу восемьсот франков.
Вдруг у него радостно забилось сердце: «Выиграю семьдесят тысяч – тогда и куплю». И он стал мечтать о том, что он сделает на эти семьдесят тысяч франков.
Прежде всего станет депутатом. Потом купит хронометр, потом начнет играть на бирже, потом… потом…
Идти в редакцию ему не хотелось; решив сперва переговорить с Мадленой, а потом уже повидать Вальтера и приняться за статью, он зашагал по направлению к дому.
Дойдя до улицы Друо, он вдруг остановился: он забыл справиться о здоровье графа де Водрека, а тот жил на шоссе д’Антен. Гуляющей походкой пошел он обратно, погруженный в сладкие мечты о многих приятных, чудесных вещах, о будущем богатстве, и в то же время у него не выходили из головы эта сволочь Ларош и эта старая мерзавка Вальтер. Что касается Клотильды, то ее гнев не внушал ему ни малейшего беспокойства: он знал, что она отходчива.
Войдя в дом, где жил граф де Водрек, он обратился к швейцару:
– Как здоровье господина де Водрека? Я слышал, что он хворает.
– Граф очень плох, сударь, – ответил швейцар. – Говорят, что он и до завтра не доживет, – подагра перешла на сердце.
Дю Руа остолбенел, он не знал, как быть. Водрек умирает! В голове у него кружился рой неясных, волнующих мыслей, в которых он не посмел бы признаться даже самому себе.
– Благодарю вас… я еще зайду… – пробормотал он, сам не понимая, что говорит.
Затем вскочил в экипаж и поехал домой.
Мадлена была уже дома. Он вбежал, запыхавшись, к ней в комнату и выпалил:
– Ты ничего не знаешь? Водрек умирает.
Мадлена сидя читала письмо. При этих словах она вскинула на мужа глаза и три раза подряд переспросила:
– А? Что ты сказал?.. Что ты сказал?.. Что ты сказал?..
– Я говорю, что Водрек умирает, подагра перешла на сердце. Что ты думаешь делать? – прибавил он.
Мадлена побледнела, щеки у нее судорожно подергивались; она встала и, закрыв лицо руками, горько заплакала. Убитая горем, некоторое время она стояла неподвижно, и только плечи вздрагивали у нее от беззвучных рыданий.
Но вдруг она пересилила себя и вытерла слезы.
– Я
– Хорошо. Поезжай, – сказал он.
Они пожали друг другу руки, и она, забыв второпях перчатки, вышла из комнаты.
Жорж пообедал один и принялся за статью. Писал он ее, строго придерживаясь указаний министра и предоставляя читателям самим догадаться о том, что экспедиция в Марокко не состоится. Затем отнес статью в редакцию, поговорил несколько минут с патроном и, сам не понимая, отчего ему так весело, с папиросой в зубах зашагал домой.
Жены еще не было. Он лег и заснул.
Вернулась Мадлена около полуночи. Жорж сейчас же проснулся и сел на постели.
– Ну что? – спросил он.
Никогда еще не видел он ее такой бледной и такой расстроенной.
– Умер, – прошептала она.
– А! Что же… он ничего тебе не сказал?
– Ничего. Когда я приехала, он был уже без сознания.
Жорж задумался. На языке у него вертелись вопросы, но он не решался задать их.
– Ложись спать, – сказал он.
Она быстро разделась и юркнула к нему под одеяло.
– Кто-нибудь из родственников присутствовал при его кончине? – продолжал он допытываться.
– Только один племянник.
– А! И часто бывал у него этот племянник?
– Никогда не бывал. Они не встречались лет десять.
– А еще кто-нибудь из родственников у него есть?
– Нет… Не думаю.
– Значит… все достанется племяннику?
– Не знаю.
– Водрек был очень богат?
– Да, очень богат.
– Ты не знаешь примерно, сколько у него может быть?
– Точно не знаю. Один или два миллиона, что-то в этом роде.
Больше он ни о чем ее не расспрашивал. Мадлена потушила свечу. Они молча лежали рядом, в полной темноте, задумчивые и возбужденные.
Сон у Дю Руа уже прошел. Семьдесят тысяч франков, о которых толковала г-жа Вальтер, потеряли для него теперь всякое значение. Вдруг ему показалось, что Мадлена плачет. Чтобы убедиться в этом, он окликнул ее:
– Ты спишь?
– Нет.
Голос у нее дрожал от слез.
– Я забыл тебе сказать, что твой министр провел нас за нос.
– Как так?
Он обстоятельно, со всеми подробностями начал рассказывать ей о замыслах Вальтера и Лароша.
– Откуда ты это знаешь? – когда он кончил, спросила Мадлена.
– Об этом позволь мне умолчать, – ответил Жорж. – У тебя свои источники информации, и я тебя о них не расспрашиваю. У меня – свои, и я бы хотел держать их в тайне. Но за достоверность этих сведений я ручаюсь головой.
– Да, это возможно… – прошептала она. – Я подозревала, что они что-то затевают помимо нас.
Жоржу не спалось; он придвинулся к жене и тихонько поцеловал ее в ухо. Она резко оттолкнула его: