Милый друг

де Мопассан Ги

Комиссар, в ожидании, пока ее соучастник встанет с постели, снова подошел к ней.

– Часто вы этим занимаетесь, милостивый государь? – с заносчивым видом спросила она.

– Стараюсь как можно реже, сударыня, – вполне серьезно ответил он.

Она презрительно усмехнулась:

– Очень рада за вас, занятие не из почтенных.

Она делала вид, что не замечает своего мужа.

Лежавший в постели господин тем временем одевался. Он натянул брюки, надел ботинки и, напяливая жилет, подошел к ним.

Полицейский чин обратился к нему:

– Теперь, милостивый государь,

вы скажете мне, кто вы такой?

Тот не ответил.

– В таком случае я вынужден арестовать вас, – сказал комиссар.

– Не трогайте меня! – неожиданно завопил господин. – Моя личность неприкосновенна.

Дю Руа подлетел к нему с таким видом, точно хотел сбить его с ног.

– Вас застали с поличным… с поличным… – прошипел он. – Я могу вас арестовать при желании… да, могу. – И срывающимся от волнения голосом выкрикнул: – Это Ларош-Матье, министр иностранных дел!

Полицейский комиссар попятился от неожиданности.

– В самом деле, милостивый государь, скажете вы мне наконец, кто вы такой? – растерянно пробормотал он.

Тот собрался с духом и во всеуслышание заявил:

– На сей раз этот подлец не солгал. Я действительно министр Ларош-Матье.

И, показав пальцем на грудь Жоржа, где, точно отблеск, горело красное пятнышко, добавил:

– И я еще дал этому мерзавцу орден, который он носит на фраке!

Дю Руа смертельно побледнел. Он сделал одно быстрое движение – и вырванная из петлицы лента, язычком пламени изогнувшись в воздухе, полетела в камин.

– Вот чего стоят ордена, которые дают такие прохвосты, как вы.

Они стояли друг против друга, стиснув зубы, сжав кулаки, задыхаясь от бешенства: один – худощавый, с встопорщенными усами, другой – толстый, с усиками, закрученными в колечки.

Комиссар сейчас же стал между ними.

– Вы забываетесь, господа, ведите себя прилично!

Они молча отвернулись. Мадлена, не двигаясь с места, все еще покуривала и улыбалась.

– Господин министр, – начал полицейский чин, – я застал вас наедине с присутствующей здесь госпожой Дю Руа, вы лежали в постели, она почти раздета. Ваше платье разбросано в беспорядке по комнате. Все это доказывает факт прелюбодеяния. Вы не можете спорить против очевидности. Что вы на это скажете?

– Мне нечего сказать, исполняйте свой долг, – пробормотал Ларош-Матье.

Комиссар обратился к Мадлене:

– Признаете ли вы, милостивая государыня, что этот господин – ваш любовник?

– Я не отрицаю, он мой любовник! – вызывающе ответила она.

– Этого достаточно.

Блюститель порядка записал еще некоторые данные о состоянии квартиры и о расположении комнат. Министр между тем кончил одеваться, перекинул пальто на руку, взял шляпу и, когда комиссар отложил перо, спросил:

– Я вам еще нужен? Что я должен делать? Мне можно уйти?..

Дю Руа повернулся к нему и, нагло улыбаясь, сказал:

– А, собственно говоря, зачем? Мы кончили. Можете снова лечь в постель, милостивый государь. Мы оставляем вас одних. – Дотронувшись пальцем до рукава полицейского комиссара, он прибавил: – Идемте, господин комиссар, нам здесь нечего больше делать.

Блюститель порядка, слегка

удивленный, последовал за ним. Но у порога комнаты Жорж остановился, чтобы пропустить его вперед. Комиссар из вежливости отказался.

– Проходите же, сударь, – настаивал Жорж.

– После вас, – сказал комиссар.

Тогда журналист поклонился, почтительно-насмешливым тоном проговорил:

– Теперь ваша очередь, господин полицейский комиссар. Здесь я почти у себя дома.

И осторожно, с нарочито скромным видом затворил за собой дверь.

Час спустя Жорж Дю Руа входил в редакцию «Французской жизни».

Вальтер был уже там, – «Французская жизнь», получившая за последнее время широкое распространение и немало способствовавшая успеху все разраставшихся операций его банка, по-прежнему выходила под его неослабным наблюдением и руководством.

Издатель поднял на него глаза:

– А, это вы! Что это у вас такой странный вид? Почему вы не пришли к нам обедать? Вы сейчас откуда?

Дю Руа, заранее уверенный в том, какое впечатление произведут его слова, отчеканил:

– Я только что свалил министра иностранных дел.

Вальтер подумал, что он шутит.

– Свалили министра… То есть как?

– Я изменю состав кабинета. Вот и все! Давно пора выставить эту мразь.

Старик обомлел, – он решил, что его сотрудник пьян.

– Послушайте, вы спятили, – пробормотал он.

– Ничуть. Я только что застал мою жену с господином Ларош-Матье. Полицейский комиссар установил факт прелюбодеяния. Министру крышка.

Вальтер в полном недоумении поднял очки совсем на лоб.

– Полно, вы шутите? – спросил он.

– Нисколько. Я даже напишу об этом заметку для хроники.

– Но чего же вы хотите?

– Я хочу свалить этого мошенника, этого негодяя, опасного для общества! Берегись тот, кто становится мне поперек дороги! Я никому ничего не прощаю! – положив шляпу на кресло, прибавил Жорж.

Издатель никак не мог понять, в чем дело.

– Ну а… ваша жена? – спросил он.

– Завтра же я начинаю дело о разводе. Я ее отошлю к покойному Форестье.

– Вы хотите разводиться?

– А как же? Я был смешон. Но мне приходилось строить из себя дурачка, чтобы захватить их врасплох. Теперь все в порядке. Хозяин положения я.

Вальтер все еще не мог опомниться; он растерянно смотрел на Дю Руа и думал: «Черт возьми! С этим молодчиком надо быть в ладах».

– Теперь я свободен… – продолжал Жорж. – У меня есть кое-какое состояние. В октябре, перед новыми выборами, я выставлю свою кандидатуру у себя на родине, – там меня хорошо знают. С такой женой, которая всем мозолила глаза, мне нельзя было занять положение, нельзя было заставить уважать себя. Она меня одурачила, завлекла и поймала в свои сети. Но как только я разгадал ее фокусы, я уже стал в оба следить за этой мерзавкой. – Он расхохотался. – Бедняга Форестье так и остался рогоносцем… беспечным, спокойным, доверчивым рогоносцем. Ну а я сумел избавиться от этого нароста, который достался мне от него в наследство. Руки у меня развязаны. Теперь я далеко пойду. – Он сел верхом на стул и, как бы мечтая вслух, повторил: – Далеко пойду…