Милый друг
Шрифт:
И вот четырнадцатого декабря он остался без единого су в кармане, а занять ему, сколько он ни ломал себе голову, было негде.
Как это часто случалось с ним в былые времена, он вынужден был отказаться от завтрака и, взбешенный и озабоченный, провел весь день в редакции.
Около четырех часов он получил от своей любовницы «голубой листочек»: «Хочешь пообедать вместе? Потом куда-нибудь закатимся».
Он сейчас же ответил: «Обедать невозможно». Затем, решив, что глупо отказываться от приятных
Чтобы избежать расхода на телеграмму, он отправил записку с одним из рассыльных и стал думать о том, где достать денег на обед.
Пробило семь, а он еще ничего не надумал. От голода у него засосало под ложечкой. Внезапно им овладела решимость отчаяния. Дождавшись, когда все его сослуживцы ушли, он позвонил. Явился швейцар патрона, остававшийся сторожить помещение.
Дюруа нервно рылся в карманах.
– Послушайте, Фукар, – развязно заговорил он, – я забыл дома кошелек, а мне пора ехать обедать в Люксембургский сад. Дайте мне взаймы пятьдесят су на извозчика.
Швейцар, вынув из жилетного кармана три франка, спросил:
– Больше не требуется, господин Дюруа?
– Нет-нет, достаточно. Большое спасибо.
Схватив серебряные монеты, Дюруа бегом спустился по лестнице. Пообедал он в той самой харчевне, где ему не раз случалось утолять голод в черные дни.
В девять часов он уже грел ноги у камина в маленькой гостиной и поджидал любовницу.
Она вошла, веселая, оживленная, раскрасневшаяся от мороза.
– Не хочешь ли сперва пройтись, – предложила она, – с тем чтобы к одиннадцати вернуться домой? Погода дивная.
– Зачем? Ведь и здесь хорошо, – проворчал он.
– Если б ты видел, какая луна! – не снимая шляпы, продолжала Клотильда. – Гулять в такой вечер – одно наслаждение.
– Очень, может быть, но я совсем не расположен гулять.
Он злобно сверкнул глазами. Клотильда была удивлена и обижена.
– Что с тобой? – спросила она. – Что значит этот тон? Мне хочется пройтись, – не понимаю, чего ты злишься.
Дюруа вскочил.
– Я не злюсь! – запальчиво крикнул он. – Просто мне это надоело. Вот и все!
Г-жа де Марель принадлежала к числу тех, кого упрямство раздражает, а грубость выводит из себя.
– Я не привыкла, чтоб со мной говорили таким тоном, – бросив на него презрительный взгляд, с холодным бешенством сказала она. – Я пойду одна. Прощай!
Смекнув, что дело принимает серьезный оборот, Дюруа бросился к ней и стал целовать ей руки.
– Прости, дорогая, прости, – бормотал он, – сегодня я такой нервный, такой раздражительный. Ты знаешь, у меня столько всяких огорчений, неприятностей по службе…
– Это меня не касается, – несколько смягчившись, но не успокоившись, возразила она. –
Он обнял ее и подвел к дивану.
– Послушай, крошка, я не хотел тебя обидеть. Я сказал не подумав.
Насильно усадив ее, он опустился перед ней на колени.
– Ты простила меня? Скажи, что простила.
– Хорошо, но больше чтоб этого не было, – холодно ответила она и поднялась с дивана. – А теперь пойдем гулять.
Не вставая с колен, он обнимал ее ноги и бормотал:
– Останемся, прошу тебя. Умоляю. Уступи мне на этот раз. Мне так хочется провести этот вечер с тобой вдвоем, здесь, у камина. Скажи «да», умоляю тебя, скажи «да».
– Нет, – твердо, отчетливо проговорила она. – Я хочу гулять, я не намерена потворствовать твоим капризам.
– Я тебя умоляю, – настаивал он, – у меня есть причина, очень серьезная причина…
– Нет, – повторила она. – Не хочешь – дело твое, я пойду одна. Прощай.
Высвободившись резким движением, она направилась к выходу. Он поднялся и обхватил ее руками.
– Послушай, Кло, моя маленькая Кло, послушай, уступи мне…
Она отрицательно качала головой, молча уклонялась от его поцелуев и пыталась вырваться из его объятий.
– Кло, моя маленькая Кло, у меня есть причина.
Она остановилась и посмотрела ему в лицо:
– Ты лжешь… Какая причина?
Он покраснел, – он не знал, что сказать.
– Я вижу, что ты лжешь… Мерзавец! – с возмущением бросила Клотильда.
Она рванулась и со слезами на глазах выскользнула у него из рук.
Измученный, готовый сознаться во всем, лишь бы избежать разрыва, он снова удержал ее за плечи и с отчаянием в голосе произнес:
– У меня нет ни единого су… Вот!
Она обернулась и посмотрела ему в глаза, стараясь прочитать в них истину.
– Что такое?
Он покраснел до корней волос.
– У меня нет ни единого су. Понимаешь? Ни франка, ни полфранка, мне нечем было бы заплатить за рюмку ликера, если б мы зашли в кафе. Ты заставляешь меня сознаваться в таких позорных вещах. Не могу же я пойти с тобой, сесть за столик, спросить чего-нибудь, а потом как ни в чем не бывало объявить тебе, что у меня нет денег…
Она продолжала смотреть на него в упор:
– Так значит… это правда?
Дюруа в одну секунду вывернул карманы брюк, жилета, пиджака.
– Ну что… теперь ты довольна? – процедил он сквозь зубы.
Она раскрыла объятия и в приливе нежности бросилась к нему на шею:
– О, мой бедный мальчик!.. Мой бедный мальчик… Если б я знала! Как же это с тобой случилось?
Она усадила его, села к нему на колени и, обвив ему шею руками, поминутно целуя в усы, в губы, в глаза, заставила рассказать о своем несчастье.