Мимикрин доктора Ильичева
Шрифт:
— Очень даже понятно, товарищ начальник, — ответил Симоненко.
— Ясно, — тихо сказал Гущин.
Гроздев внимательно посмотрел на бледное лицо сапера.
— Что с вами, Гущин? Э, да у вас плечо в крови...
Гущин смутился.
— Чуть царапнуло...
Инженер торопливо расстегнул ворот гимнастерки красноармейца.
— Ну-ка, Бахтадзе, — сказал Гроздев, — посмотри, чем тут его царапнуло. — И, обращаясь к Гущину, строго спросил: — Что же вы молчали?
— Боялся, товарищ начальник, что на заставу
Бахтадзе смыл с плеча Гущина кровь, осмотрел рану, сделал перевязку и сказал:
— Считаю, товарищ начальник, что Гущин может остаться с нами.
Гроздев приказал оставить на берегу ручья все лишние вещи и окружить офицера с четырех сторон.
Гущин попросил разрешения обойти офицера с тыла и пополз первым. Вслед за Гущиным направились с разных сторон Симоненко и Бахтадзе.
Гроздев двинулся последним. Ползти было неудобно. Жесткая трава царапала руки, мелкие камешки, проникая под одежду, вонзались в тело.
Чтобы удобнее и быстрее двигаться, Михаил чуть приподнялся, но в это время над ним просвистела пуля, сорвав с головы фуражку. Вздрогнув, Гроздев снова лег на живот и навел бинокль на офицера. Офицер лежал все в том же положении, и по его виду незаметно было, чтобы он только что стрелял.
Когда разведчики совсем близко подползли к офицеру, они увидели, что он лежал неподвижно с закрытыми глазами, точно мертвый. Левая рука его была забинтована. Сквозь бинт просачивалась кровь, мундир тоже был запачкан кровью. Оружия ни в руках офицера, ни возле него не было.
Гроздев подполз вплотную к раненому и дотронулся рукой до плеча.
Офицер вздрогнул и испуганно посмотрел на разведчика.
— Кто вы такой? — спросил Гроздев.
Офицер молчал.
— Кто вы? — настойчиво повторил свой вопрос Гроздев.
— Я польский офицер, — тихо по-русски ответил раненый, — а вы советские командиры?
— Да.
— Как вы сюда добрались? Это же немыслимо...
— О нас не беспокойтесь, — перебил его Гроздев, — рассказывайте о себе.
Офицер помолчал и, заметив у Бахтадзе фляжку, попросил воды. Пересохшими губами приложился к горлышку и жадно выпил несколько глотков.
— Рассказывать особенно нечего, — сказал офицер. — Я командир зенитного полка. Три дня назад меня прикомандировали к Особому корпусу генерала Пеггендорфа. Пеггендорф назначил меня начальником третьего сектора первой зоны. Вчера вечером я случайно узнал, что есть секретное приказание удалить из Особого корпуса всех поляков и лиц, не принадлежащих к фашистской партии. Вчера же вечером от несчастного случая погиб мой товарищ майор Владыевский. Опасаясь, что такой же несчастный случай может произойти и со мной, я решился бежать сегодня утром, выключив все орудия своего сектора. Как видите, мне сравнительно благополучно удалось добраться до этого места...
Разговор утомил раненого, и он замолчал.
—
— Почему? — переспросил офицер. — Оптические батареи, временно выведенные мною из строя, снова пришли в действие. В этом я убедился, получив сразу две раны: в плечо и руку. Удивительно, как вы ухитрились добраться до меня. Орудия оптических батарей никогда не дают промаха. Надеюсь, вы не собираетесь проникнуть дальше?
— Допустим, что собираемся, — сказал Гроздев.
— Это вам не удастся, — заявил офицер. — Нелепая затея! Вы, очевидно, не имеете ни малейшего представления о первой зоне. Оптические батареи этой зоны приводятся в действие фотоэлементами, чувствительными к самым незначительным изменениям не только рельефа местности, но и ее окраски. Любое световое пятно, появившееся в секторе обстрела оптических батарей, мгновенно регистрируется фотоэлементом, который приводит в действие орудия батареи. Прицел орудий ведется с помощью тех же фотоэлементов... Откажитесь от своего намерения...
Гроздев ничего не ответил, а Бахтадзе твердо сказал:
— Увы, но мы не привыкли отказываться от своих намерений, господин офицер.
Поляк удивленно взглянул на врача и попросил еще глоток воды. Когда он напился и почувствовал себя несколько лучше, Гроздев сказал:
— Мы не можем оставить вас здесь. Вам придется последовать с нашими людьми к советской границе.
Гроздев написал короткое донесение, вложил его в конверт и передал Симоненко.
Офицер боялся сдвинуться с места, но Гущин и Симоненко взяли его за руки и потащили за собой.
Когда они отползли довольно далеко, Гроздев сказал:
— Пора.
Он снял с себя гимнастерку, достал из кармана комсомольский билет и подал Бахтадзе:
— Возьми на сохранение, Яков.
Бахтадзе вынул свинцовый пакетик, высыпал из него в банку с бесцветной жидкостью зеленый порошок, обмакнул в раствор вату, и она сразу стала зеленой, как трава.
— Давай, — сказал Гроздев, протягивая руку.
Бахтадзе провел ватой по голой руке Михаила. Узкая влажная полоска окрасилась в зеленый цвет, совершенно не отличавшийся от цвета росшей в поле травы. Краска показалась Михаилу очень теплой, почти горячей.
— Кажется, мне не придется дрожать от холода, Яша, — пошутил он и, указав на маленький радиоаппарат, добавил: — Связь будем держать ультраприемниками. Жди меня с Гущиным здесь часов до восемнадцати-двадцати. На всякий случай постарайтесь окопаться.
«Неужели Ильичеву не удастся найти противоядие?» — тревожно думал Бахтадзе, смазывая Михаила мимикрином.
Тело Гроздева медленно покрывалось зелеными полосами. Полос становилось все больше и больше... Казалось, на теле Михаила появляется такая же трава, как и вокруг него, будто отразилась она в нем, как в зеркале.