Мимикрия в СССР

Богдан Валентина

— Что же вы отказываетесь? Вы, как работница, можете много помочь судье, объяснить смягчающие вину обстоятельства, помочь ему оправдать невиновного.

— Какая там от меня помощь? Больше всего судят за мелкое воровство с производства или за опоздание на службу. Если я скажу одно слово в защиту, судья на это скажет десять в обвинение, упирая, главным образом, на то, что наше рабочее государство должно защищать себя от прогульщиков и воров, ну, а ведь воры-то и прогульщики и есть сами рабочие. Я не могу там больше сидеть, — она вдруг заплакала, выговаривая сквозь слезы, — не могу! Вы знаете, какой вчера был случай? — продолжала она, немного успокоившись, — работницу с пряничной фабрики судили за воровство. На проходной у нее в кармане нашли два пряника и за это ее отдали под суд. Она рассказала на суде,

что у нее четверо маленьких детей, обыкновенно они ходят в школу и недолго бывают без матери, но на этот раз одной девочке нездоровилось, и она не пошла в школу и целый день была дома одна. Мать хотела ее как-то порадовать. Купить пряник в магазине работающей женщине невозможно, когда они появляются, их немедленно расхватывают те, у кого есть свободное время ходить по магазинам, вот она и рискнула взять два пряника с фабрики. Я сама мать, понимаю. Я пыталась вступиться за нее, Я сказала: "Тов. судья, вы имейте в виду, что она пошла на работу, оставив больного ребенка дома одного, ведь это показывает, что она старается для нашего государства. Давайте простим ей эту одну маленькую ошибку". А судья мне ответил: "Она работает не для государства, а для себя: сов. власть предоставила для ее детей школу и детский сад, и если ее ребенок был действительно болен, она должна была вызвать доктора, взять у него справку и остаться дома. Она украла для баловства и должна за это ответить". И осудили ее на год тюрьмы. Чувствую я в сердце своем, тов. Богдан, что это несправедливо. Такое маленькое преступление и такое большое наказание! Посадить мать четырех детей на год в тюрьму за два пряника! Но я не смогла объяснить судье свои чувства. Вы лучше освободите меня.

— Но не все же случаи такие, есть и другие, когда вы можете помочь?

— Я еще ни разу ничего не сумела. Может, кто другой на моем месте будет полезнее. На днях осудили рабочего на шесть месяцев принудительных работ за троекратное опоздание на работу, а у него уже жена сидит за то же самое. Он потому и опоздал, что без нее не мог вовремя управиться с детьми.

— А с кем же теперь дети?

— Я узнавала; их соседи разобрали по одному.

— Слушайте, товарищ, это не от меня зависит освободить вас. Я берусь помогать только тогда, когда есть конфликт между рабочим и директором: если, например, вас обсчитают или неправильно переведут на другую работу, или не дадут отпуска. В суд же вас назначил ФЗК, я даже об этом не знала и я не могу изменить. Я понимаю, что у вас дети и вам удобнее работать на фабрике, а не в суде, где заседания бывают долгими. Я вот что вам посоветую: найдите на фабрике работницу, которая сама согласилась бы пойти вместо вас, не молодую девчонку, а посолидней, и у кого нет детей. Когда вы найдете такую, я поговорю с председателем ФЗК. Думаю, он согласится вас заменить.

— Да, — сказал Яков Петрович, — такие-то дела. Так вы думаете, ФЗК ничего не возьмется сделать для вальцовщика?

— Почему вы говорите "не возьмется"? У ФЗК просто нет права вмешиваться в уголовные дела. Ищите своему вальцовщику заместителя на год.

— Эх, была бы другая власть, объявили бы мы забастовку за такой закон.

— Шшшш… иногда и стены имеют уши!

31

У нас в Ростове недавно открылся "Дворец пионеров". Об этом много писали в местной газете и говорили по радио, поэтому гостивший у нас папа, Наташа и я решили пойти посмотреть. Дворец был далеко и пришлось взять такси.

Первое, что бросилось нам в глаза: на фасаде здания была громадная картина, изображающая Сталина, окруженного детьми. Увидав картину, папа сказал:

— Посмотрите-ка, волк и семеро козлят!

Проходивший мимо мужчина громко рассмеялся.

— Ну что ты говоришь, дедушка? — удивилась Наташа, — ведь это Сталин с пионерами! Разве ты не видишь, это дети и у них красные галстуки на шее? Это пионеры.

— Ах, Боже мой! — сказал папа, — что значит старость! Без очков я, детка, плохо вижу. Теперь, когда ты указала, я вижу, это действительно Сталин с детьми, а я то думал, что это картинка из сказки.

— Ты смотри, никому не рассказывай, как смешно дедушка ошибся, — сказала я Наташе, — дедушка не хочет, чтобы люди знали, что он плохо видит, потому он и очки не носит.

—

Да, да, — сказал папа, — я хочу, чтобы меня все еще считали молодым.

— Хорошо, я никому не скажу, — ответила Наташа, очевидно, довольная, что ее посвятили в такую большую тайну.

Я потом упрекнула папу: как это он мог сказать такую вещь на улице да еще в присутствии ребенка?

— Увидел его, дьявола, с детьми, вот и вырвалось.

Я пошла к заведующему и попросила разрешения осмотреть Дворец внутри. Он разрешил, и мы пошли.

Дворец предназначался для пионеров, т. е. для детей в возрасте от восьми до пятнадцати лет. Это детский клуб, но сюда дети приходят не играть, а работать, развивать имеющиеся у них склонности к технике, к науке или к спорту. Во дворце хорошая библиотека, спортивный зал, лекционный зал со сценой, комната для игры в шахматы и шашки. Есть целый ряд мастерских: радиомастерские, модельная с прекрасно сделанными руками детей моделями аэропланов, автомашин, кораблей всех видов и т. п. Есть также химическая лаборатория, деревообделочные мастерские, комната, где дети рисуют и лепят, и разные другие.

Все мастерские снабжены большим количеством инструментов и материалов, а в определенные дни в каждой мастерской бывал руководитель, большею частью студент, выполняющий эту работу как общественную нагрузку.

— Да, — сказал папа, — все это очень хорошо, но как-то не по-детски серьезно.

— Те дети, которые не хотят серьезно заниматься, они в эти мастерские не приходят. Вся затея — дать шанс способному ребенку развивать свои наклонности. Нормальные пионерские занятия проводятся в школах, а в этом клубе есть общегородские кружки, куда записывается кто хочет и может работать. Конечно, непременное условие для работы во Дворце — это, чтобы ребенок был пионером. Поэтому многие серьезные ребята и записываются в пионеры.

Когда мы все осмотрели, папа сказал:

— Наташа, ты обратила внимание, конюшни-то здесь нет. Тебе не нужно будет записываться в пионеры, чтобы выучиться, как ухаживать за лошадьми.

В последнее время Наташа, побывав с бабушкой в колхозной конюшне, решила, когда она вырастет, быть конюхом, и непременно в колхозной конюшне, где много лошадей. Рисовала она только лошадей; увидев на улице лошадь, она останавливалась и не двигалась с места, пока лошадь не исчезала из вида.

Теперь, когда Сережа рассказывал ей по вечерам сказки, она требовала, что он подробно описывал, какие лошади были у героев, в добавление к описанию драгоценностей у дам. Ее любимой мастью была "серая в яблоках", причем, когда она рисовала лошадей этой масти, то на яблоки не скупилась, хвост, грива и даже копыта были покрыты "яблоками".

— Мне не нужна конюшня, — ответила она дедушке, — когда я поеду к бабушке Нине в следующем году, она обещала посылать меня на уроки к конюху в колхоз!

Папе нравилось, что Наташа интересуется лошадьми. "Казачья кровь дает себя знать", — говорил он с гордостью.

Возвращаясь, мы решили немного пройтись по городу, а потом уже ехать домой автобусом. Подходя к соборной площади, папа вдруг остановился и с возмущением сказал:

— Посмотри, какое кощунство: на собор повесили объявление о приезде зверинца в город!

— Это не объявление о приезде зверинца. С самой весны сюда привозят зверей из зоопарка, что загородом, и показывают их в соборе. Это объявление, какие звери находятся в настоящее время в соборе для показа.

— Боже мой! Какое издевательство! И люди приходят в собор смотреть на зверей?

— Мне говорили, что обыкновенная публика не ходит, но детей группами приводят часто, школьников и пионеров.

Папа страшно расстроился; я видела, что у него дрожали руки, когда он вынимал платок из кармана. Мы немедленно уехали домой. Папу ужаснули звери в церкви: это было необыкновенным, новым для него видом издевательства над религией. Все церкви в Ростове, да и в других городах, были давно закрыты для богослужения и использовались "для более полезных народу целей". В Ростове дольше всего совершались богослужения в армянской церкви в Нахичевани, но недавно и она была переделана в спортивный зал для школьников близлежащей школы. Собор в Кропоткине, где жили мои родители, превратили в зернохранилище, но это не казалось таким кощунством, как зверинец. Говоря о зверинце, папа сказал: