Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла

Бахман Ингеборг

Теперь вернемся к началу рассказа и посмотрим, что предпринял Пепи Новак в день, когда он ушел со службы с билетами на концерт в кармане. Он поспешно оседлал свой мопед и стремительно отправился домой.

Там он посвятил целый час омовению тела, завершив его применением патентованной жидкости для волос, придавшей почти неразрушимую прочность его безупречной прическе. Засим он извлек из прозрачной упаковки новую сорочку в скромную полоску, решительно надел чистые трусы и чистые носки. Правый прохудился около большого пальца, но что поделать — это была единственная пара в тон к галстуку и костюму. Он облачился в новый темный однобортный костюм и надел туфли, начищенные до сверкающего блеска. Не претенциозный кружевной платочек, а платочек с узкой каемкой и строгого рисунка он положил в карман пиджака так, чтобы были видны три кончика —

платочек, подобающий элегантному мужчине, от которого чуть пахнет одеколоном, это и завершило переодевание и преображение в Джо Кавона, торжественность чего подчеркнула слегка приподнятая бровь.

От уже извлеченных на свет шляпы и перчаток пришлось отказаться по соображениям разумной бережливости, напомнившей, что в гардеробе надо платить деньги, которые в такое теплое время года можно сэкономить без всякого ущерба.

Джо подошел к зеркалу, оглядел себя и нашел, что он безупречен. С момента, когда трамвай довез его до концертного зала, он более не шел, но шествовал. И, шествуя по фойе, он не проходил мимо нарядных людей, ожидающих начала, а проплывал мимо них, устремляя стопы в направлении лестницы. И в тот самый миг, когда он весь — от макушки до кончиков пальцев на ногах — ощутил, что сейчас это свершится, он увидел ее.

Она стояла около лестницы и улыбалась ему. Улыбалась, хмуря брови. Пожалуй, она казалась чуточку рассерженной, но отнюдь не недовольной. Чуть удивленной и пораженной, пораженной приятно — вот какой предстала она перед ним, когда он, с пылающими ушами и улыбаясь во весь рот, перешел с размеренного на быстрый, несколько запинающийся шаг и от сильного сердцебиения ему едва не стало дурно — он ощутил странную боль, поднимавшуюся от желудка, она стиснула гортань и перехватила дыхание, он не мог проглотить эту боль, потому что во рту у него не было слюны. Он поднял руку, но тут же вынужден был с ужасающей стремительностью проделать чрезвычайно сложный жест, чтобы снова спрятать ее в карман, потому что в эту минуту его обогнал некто, кому, как оказалось, и были предназначены взгляды, направленные совсем не на Джо Кавона и лишь скользнувшие над плечом Пепи Новака. И этот некто, обогнав его, с отвратительной уверенностью взял обе руки красавицы и запечатлел на них множество поцелуев.

— Ах, Артур! Какими судьбами? Откуда? Ведь мы… — промолвила она тоном упрека.

— Неужели ты забыла, что мы познакомились с тобой в концертной кассе? Неужели ты думаешь, что я не заверборал там шпиона? Ты купила билет в концерт — и voil"a [31] я тут!

Джо Кавон, вновь обратившийся в Пепи Новака, проплелся мимо них на ватных ногах с потемневшим от огорчения лицом, мечтая научиться боксировать. И вот он уже научился, вот он подстерег в ночи и тумане этого Артура, расквасил ему нос, растоптал его ногами, но — ах! — это не принесло ему облегчения, его ярость была слишком беспомощной, его фантазия — слишком слабой и бледной.

31

Вот (франц.).

Пробормотав что-то про себя, он отыскал свое место в ложе, успев напоследок заметить, что этот бессовестный человек не носит обручального кольца, и, мучая самого себя, стал искать их в зале и нашел почти рядом с собой. Они сидели наискосок от него в первом ряду партера, и, подстегиваемый тем, что их было так хорошо видно, он стал совершенствовать свои мстительные мечты, в чем ему, с одной стороны, помогала мощно и грозно грянувшая музыка, с другой — мешал облик его соперника. Тот умудрился быть вдвойне похожим на образцы с киноэкрана: он выглядел как Марчелло Мастрояни, но как Марчелло Мастрояни, занимающийся bodybuilding. [32]

32

Спортивными упражнениями (англ.).

Не станем утверждать, что Джо Кавон, только что родившийся, уже лежал в агонии, но, во всяком случае, он был смертельно болен. Его ярость становилась все более жалкой и постепенно перешла в сострадание к самому себе, чему снова весьма способствовал оркестр, перестроившийся на лирический лад, — оркестр, которому дирижер

больше не угрожал, размахивая руками, а который он скорее поглаживал своей белой палочкой. Страдалец решил в антракте удалиться и вкусить всю боль своего одиночества по пути домой, избрав для этого самую длинную дорогу. Укрепиться в этой решимости ему помогло одно наблюдение, не позволявшее сомневаться в том, каковы отношения этой пары. У Джо или у Пепи — это не существенно — были зоркие глаза, и они очень ясно увидели, как у Петры с колен упала сумочка и из нее на пол высыпалось все содержимое. Марчелло поднял сумочку, вложил туда рассыпавшиеся вещи, но одну из них, поблескивающую металлом, задержал в руке. Пепи увидел, что Петра отрицательно покачала головой и попыталась отнять у него добычу. Мужчина, улыбаясь, отвел ее руку в сторону. Блестящий предмет зазвенел и распался на отдельные части. Оказалось, что это связка ключей. Мастрояни снял с кольца один ключ, опустил его себе в карман, отдал остальное владелице, пожимая плечами с видом одновременно сокрушенным и бесстыдным, как бы говоря: «Я не в силах поступить иначе».

А Петра? Петра улыбнулась. Даже не нахмурив бровей. Не нахмурила она бровей и тогда, когда Марчелло просительно потянулся к ее рукам.

Джо Кавон зажмурил глаза. Когда он снова открыл их, любовники смотрели на него. Кавон-Новак вознамерился сделать каменное лицо, но, поскольку это ему не удалось, он ограничился мрачным полупоклоном. Засим он со стальной решимостью сосредоточил свое внимание на дирижере. Музыка, устав от лирики, снова начала грохотать громами и вспыхивать молниями. Наш посетитель концерта без труда распознал в этом грохоте музыкальное воплощение конца света. Он не стал бы возражать, если бы действительно наступил конец света.

Последний грохочущий удар литавр выбросил его в антракт, перейти к которому сразу он был не в состоянии. С трудом преодолев ощущение глубокой скованности, вынуждавшей его сидеть неподвижно, он вышел в тесную аванложу, постоял там несколько минут перед зеркалом, разглядывая гримасы своего отчаяния, и лишь постепенно овладел собою настолько, чтобы поправить галстук и отереть пот со лба.

Произошло ли дальнейшее потому, что глубоко сидящий в нем Новак, склонный к мучительному самоуничижению, перечеркнул холодную решимость более близкого к поверхности Кавона, потому ли, что с ним сыграла шутку запутанная архитектура здания, но, так или иначе, несколько раз поднявшись и спустившись по лестницам, он оказался не у выхода, а у дверей курительного салона и — могло ли быть иначе? — столкнулся лицом к лицу с Петрой Штейнвальд. Она только что послала своего спутника в буфет за лимонадом.

Она улыбнулась.

Джо Кавон сдержанно поклонился.

— Добрый вечер, госпожа Штейнвальд, — проговорил он с враждебным сарказмом в голосе. Чрезвычайно трудно окрасить эти слова враждебностью и иронией, но Джо Кавон сделал все, что мог. Так как повод для его сарказма остался скрытым, не удивительно, что такая красивая женщина вообще не заметила сарказма.

Напротив, она даже намеревалась задать услужливому молодому человеку несколько ласково-благожелательных вопросов, например, спросить его, как он поживает и согласен ли он с тем, что господин Пейхель очень-очень славный человек. Она не задумалась бы при этом, сколь двойственным будет чувство, вызванное в душе скромнейшего из служащих самим опущением титула генерального директора, ибо таким образом признала бы его достойным общения с его богом и повелителем, так сказать на равной ноге, как если бы имена Пейхель и Новак были равноценны и могли безнаказанно заменять одно другое.

Но так далеко дело не зашло. Пепи едва успел очнуться от первого в его жизни поцелуя руки, едва не расцарапав себе нос о филигранные украшения изумительного золотого кольца, от чего никак не предостерегал соответствующий параграф учебника хорошего тона, как в еще не существующую, но уже успевшую подвергнуться таким испытаниям связь госпожи Петры и Джо Кавона, эсквайра, ворвался другой нарушитель спокойствия в лице мужа вышеназванной дамы, который, внезапно вернувшись из Линца, обнаружил, что не может войти в собственный дом, где, как это часто случается в частных домах, не было привратника, а ключи остались в Линце. К счастью, сказал он со смехом, когда Пепи отошел в сторону, он вспомнил о концерте, поспешил сюда, чтобы взять у Петры ее ключи, он просто не станет запирать наружную парадную дверь… нет, он вовсе не собирается остаться на второе отделение концерта.