Министр любви [сборник рассказов]
Шрифт:
— Почему? — не понял я.
— Меня! Меня!.. Прямо на нас идёт Нинель, не смотри, неудобно, биолог из Таллина, ты видел когда-нибудь такой живот, не смотри, неудобно… Справа проплывает Людмила, Москва, жена профессора, но свободна. Старик, она на тебя глядит, поздравляю. Поздоровайся, только не суетись.
— Здрасьте! — сказал я.
Людмила проплыла, не повернув головы.
— Зачем ты меня поставил в неловкое положение? — спросил я.
— Ша, ты ей понравился, — успокоил
Он знал всех девушек пляжа, — от Булдури до Дубулты, он махал рукой, кланялся, прикладывался к ручке, что-то записывал в тетрадь.
— Ну, — закончил он экскурсию, — вкратце — всё. На этот сезон ты в курсе. Ориентируйся сам. Ожидаем, правда, ещё двух артисточек из «Малого», но что это меняет.
Здесь к «министру» подошёл кто-то приземистый и коренастый.
— Боря Руц, — представил Зовша, — чемпион Риги по борьбе. В чём дело, Боря?
— Михеле, — начал Руц, — объясни, почему гойки мне дают, а наши нет?
— Конкретнее, — попросил Зовша.
— Познакомился с аидешке из Вильнюса, папа — дантист, мама — стоматолог.
— Классический случай, — сказал Зовша и раскрыл тетрадь: «Аидешке из Прибалтики, родители — врачи, — даёт только после свадьбы». Он захлопнул тетрадь. — Ясно?!
— Ты что, хочешь, чтоб я женился? — обалдел Руц.
— Я ничего не хочу — я тебе читаю законы любви! — он постучал по обложке…
«Министр» работал бухгалтером на мясокомбинате и каждый год получал от своей работы конуру в Дзинтари, два на полтора, зато в центре, в двух шагах от моря.
В комнате могли разместиться плавки Зовши и железная кровать, на которой у Зовши никогда не получалось выспаться.
Случалось, что ему удавалось прилечь, но тут же раздавался стук в дверь.
— Мишка, такую бабу подклеил, из Тбилиси. Не можешь на пол — часа?..
— Зовша, друг, на десять минут, приткнуться негде…
— Старичок, богиня, завтра улетает, — на часик?..
«Министр» брал тетрадь и тащился на улицу. На Турайдас он покупал в киоске чищенный фундук, хрустел им, и на скамейке, при закатном солнце, что-то записывал.
— Что вы пишите, молодой человек? — интересовались сидящие евреи.
— Библию любви. — скромно отвечал Зовша.
— Мишуге, — шептались евреи.
Он писал и при восходе. И ночью — каморка его в те далекие годы, когда некуда было приткнуться, была очень популярна, а ключик от неё был предметом мечты всего взморья. Он переходил из рук в руки, как подарок судьбы. Потому что подкадрить чувиху было раз плюнуть, но найти хату, куда бы с ней пойти — это была проблема проблем.
Не успевал «министр»
— Зовша, — говорил Рафик, — понимаешь…
— Понимаю, — отвечал Зовша и доставал ключ, — до двух тридцати! В полтретьего придёт Зяма. «Рислинг» под кроватью.
— Мишка, — неслось с дюн…
Министр доставал ключ:
— С 6–ти до 7–и. «Рислинг» под кроватью.
— Министр!.. доносилось из моря.
— В шесть утра! — отвечал Мишка, и ключ летел в море, — «Рислинг» под кроватью.
Иногда Зовша отказывал.
— Прости, — говорил он, — всё забито! Сократил даже время пребывания, — и добавлял: — Год активного солнца!
Каморка эксплуатировалась круглосуточно. Днём ещё куда ни шло — «министр» мог пойти на море, в кафе. Хуже было ночью — он болтался от «Лидо» до станции, от моря до реки Лиелупе, по темному лесу, по вымершей Турайдас, в обнимку со своей голубой тетрадочкой и, пока другие занимались любовью, создавал свою «Библию любви».
Потом он шёл ко мне. Где-то в два часа раздавался осторожный стук:
— Не помешаю, — спрашивал он, — я вижу, что стол свободен.
И он ложился на стол, накрываясь китайским макинтошем…
Другой дядька мой в те годы снимал дачу на Рижском взморье и они с тётей, вместо того, чтоб отдохнуть в кругу своей семьи, в тени сосен и хвои, приглашали к себе родню со всей страны. Комната была маленькая, и родня спала на полу, на столе, под столом, валетом в кровати и на надувных матрацах под окном на улице, если дача была на первом этаже.
Когда утром вставали — Зовшу снимали, на стол клали клеёнку и накрывали завтрак — лук со сметаной, молочные сосиски, компот из рибарбара.
— Михель, — говорил дядька, — когда женимся? Тебе уж, вроде, за сорок.
— 38, — уточнял Зовша.
— Пора, брат, пора, — говорил дядька, — всё равно пора.
Зовша раскрывал «Библию»:
— Бледнокожий еврей Северного моря, — читал он, — не должен жениться раньше 38!»
— Варт, — говорил дядя, — варт а вайленке, в прошлом году, кажется, было 37?
— Вкралась ошибка, — объяснял Зовша, — 38!
Ошибка у «министра» вкрадывалась в этот пункт ежегодно.
Я его знал 15 лет — и этот пункт уже существовал и тогда — и «бледнолицый еврей» и «северное море». Но цифра была — «24». Потом она превратилась в «25», в «26». И так дошла до «38».
— Пора тебя снимать с «министра любви», — смеялся дядька…
На мясокомбинате к трехметровой каморке Зовши давали два ключа, и это было прекрасно, поскольку друзья часто уходили из хаты не только с девушками, но и с ключом. В таких случаях второй ключ был спасением.