Министр любви [сборник рассказов]
Шрифт:
— Не юлите! — бросили из темноты, — у вас явно написано: «Брюнетку клей утром.» В единственном числе! Израильская шпионка?!!
— Почему, — спросил Зовша, — почему когда говорят брюнетка — обязательно еврейка? И среди латышек есть брюнетки. Или я вот: светлый — а еврей!
— Молчать! — приказал голос, — кто такая блондинка?! Тоже собирательный образ?
— Д — да!
— И «шатенка»?! «С шатенкой пробуй в воде!» Что пробовать?
Отвечайте!
— Да вы ж
Из темноты он получил удар в нос.
— Что пробуй, — повторил голос, — передачу микрофильмов?
— Вы смеётесь, товарищ капитан, — летом, с красавицами, заниматься такой ерундой?
— Закройте пасть, — приказали из темноты, — ваша квартира служила явкой для резидентов империалистических держав — Англии, Америки, Израиля! Так?!
— Вы ошибаетесь, — сказал Зовша, — моя каморка служила хатой. А хата и явка — две разные вещи. В «явке» занимаются политикой, а в «хате» — любовью!
— Так, — сказали из темноты, — мне надоело. Применим другие меры.
Свет, который бил в глаза, выключили, и Зовша увидел капитана, сидевшего перед ним. Он даже подпрыгнул от удивления.
— Петерс! — вскричал он, — Петерс Алкснис! Почему мы с тобой говорим на вы, Петерс? Почем мы говорим с тобой, будто незнакомы?
— Я вас не знаю, — сказал Петерс.
— Как же, а кто брал у меня ключ?
— Какой ключ?!
— От явки, пардон, от хаты.
— Какой хаты, когда?
— В июле, в июле 51–го. Ты был в жёлтых плавках с чайкой на заднице. И у тебя была Айна, помнишь, высокая, с косой, из ресторана «Юрас перлас».
— Я женат, — сказал Петерс.
— Но ключ брал, — заметил Зовша. Он оглянулся. — Ребята, Боже мой, вы же все были у меня! Или вы все шпионы?.. А теперь хотите меня упечь! За что?! Каморка, конечно, тесная, но кто виноват?!..
Петерс в жёлтых плавках, с чайкой на заднице, обеспечил Зовше 16 лет, как агенту японской и израильской разведок. Причём за «израильскую» он получил тринадцать, а за «японскую» — всего три — Израиль всегда был самым опасным врагом!..
Зовша вышел через пять лет.
В тот же день он встал на своё старое место в конце улицы Турайдас. «Министр» ещё больше ссутулился, правое плечо поднялось куда-то к уху, левое опустилось почти к бедру. Плавки были те же, и только под мышкой не было синей тетради — она осталась в сейфах госбезопасности с грифом «совершенно секретно».
Её так и не удалось расшифровать, хотя и арестовали какую-то брюнетку из Львова, которая никогда не бывала на взморье.
Блондинку, видимо, так и не нашли…
Зовша продолжал писать сентенции, но уже несколько другого плана.
«Когда бьют пах, — писал
Ключа он больше никому не давал.
— Не могу, родной, — говорил он, — нехорошо, чтоб одни занимались любовью, а другие сидели.
А потом настало время, когда друзья Зовши начали разъезжаться — кто в Израиль, кто в Америку, кто в Швецию. И когда лет через десять страх у Зовши прошёл — уже некому было давать ключ.
Друзья писали, что у них дома, виллы, но что лучше его каморки ничего не было и нет. И вспоминали золотой ключик.
Многие присылали свои ключи и ждали в гости, но он никуда не поехал…
То ли потому, что пропала тетрадь и он позабыл все пункты, то ли по другой причине «министр любви» так и не женился.
Но одна мечта Симы Соломоновны всё-таки сбылась — советской власти на взморье больше нет.
— Мой Михеле не женился, — вздыхает она, — но не лучше ли быть холостым без этой Милихи, чем женатым при ней? И потом… я ещё не знаю, любила бы я его жену, но я знаю, как я ненавижу советскую власть.
Божественный посланник
Где то после десятого миллиона Рафи вспомнил, что он еврей, и решил вернуться к Богу. Не знаю, заметили ли вы, но когда делаешь деньги — о Боге обычно забываешь.
Но можно вернуться, ибо раскаявшийся грешник лучше праведника.
Рафи хотел быть лучше.
Он купил себе место в синагоге и начал беседы с Создателем.
— Бог, — говорил Рафи, — я вернулся к тебе, я не хотел приходить нищим, раздражать мелкими просьбами о деньгах — я пришел с миллионами и хочу что-либо сделать для своего народа.
Рафи хотел остаться в памяти, если можно — навечно, но еще не знал, как.
— Что мне подарить народу своему? — с пафосом вопрошал он.
Бог молчал.
— Подскажи, Всевышний, подкинь какую-нибудь идею.
— Дай два франка, — произнес голос.
— Что?! — Рафи задрожал.
— Два франка, я говорю, — повторил голос.
— Для великого еврейского народа?! — удивился Рафи.
— Можешь дать больше, — разрешил голос.
— Скажи — сколько?
— Если б ты мог подкинуть десятку…
Рафи очнулся, перед ним стоял синагогальный нищий.
— Подите прочь! — сказал Рафи, — я говорю с Богом.
Он вновь задрал голову к небу:
— Ты бы хотел, чтобы я был таким же?.. Скажи мне, что сделать, когда я твердо стою на ногах? Хочешь, я построю синагогу во имя Твое?
— У тебя есть такие деньги? — голос шел явно с неба.
— Да, я занимаюсь недвижимостью. Не знаю, интересует ли Тебя недвижимость?..