Министр по делам редиски

Каримов Марат Набиевич

Юный сатирик смело взялся за перо и, заострив сердце мужеством, написал эпиграмму на довольно известного писателя. В редакции приняли ее с удовольствием и от души посмеялись.

— Ну и здорово же поддел!

— Великолепно уязвил, молодчина!

— Давно бы так-то!

Победно

прошествовав по всем редакционным кабинетам, эпиграмма вновь улеглась на столе литначальника.

Обретший уверенность после столь нежданного успеха, автор осмелился спросить:

— Выходит, опубликуете?

Литначальство посмотрело на сатирика с нескрываемым сожалением.

— Должен тебе заметить, молодой человек, между эпиграммой, что переходит из уст в уста в кулуарах, и той, что бывает пригодна для публичной огласки, дистанция огромного размера. Газету читают тысячи людей. Мы не имеем ни малейшего права грубым словом шельмовать видного писателя и тем самым подрывать его авторитет перед широкими читательскими массами. В данном случае нужно быть крайне осторожным. Чуть перегнешь палку — боже сохрани! — она и сломаться может. А впоследствии на чью голову обрушатся оба конца этой самой палки? Вот на эту! — Литначальство грозно шлепнуло по собственной лысине. — И пойдут тогда, я тебе скажу, звонки со всех концов, нездоровые намеки вплоть до угроз привлечь автора вместе со мной к строгой ответственности. Все это известно нам до самых тонкостей… В общем, лучше пересмотри-ка заново свою эпиграмму. Не надо так грубо, смягчи-ка ты свой удар, смягчи, Не будет никакого вреда, ежели между строками твоего шедевра будет прорываться доброжелательная улыбка. Коли тебе так уж хочется ущипнуть его, сделай это не слишком чувствительно…

Юный сатирик заново переписал свой труд. Вняв разумному совету, он поначалу похвалил, а потом походя легонько ущипнул маститого.

Во второе посещение редакции сатирика приняли не так радушно. Ни заразительного смеха, ни одобрительных улыбок в свой адрес он не встретил.

— Первая часть вполне сносная, — резюмировало литначальство, подчеркнув эти строки красным карандашом. — Только вот эта последняя строка звучит обидным диссонансом основной мысли. Надо будет поправить ее так, чтобы она стала созвучной общему духу вещи.

Через день, весь пронизанный внутренней дрожью, юный сатирик принес в редакцию третий вариант своего творения.

— Переделал так, как вы велели, строку подогнал под общий дух, чтобы созвучной стала, — сказал он, подавая рукопись.

Литначальство прочло внимательно и соизволило пожать трепетную руку творца.

— Вот теперь она стала вполне пригодной для публикации. Все в порядке… Только почему эпиграмма? Это название как-то уже не соответствует общему духу и внутреннему содержанию вещи. Я полагаю, вы не будете в обиде, ежели мы назовем ее одой.

Сатирик был юн во всех отношениях и по этой причине не научился еще отстаивать свои творческие позиции.

Когда он покинул кабинет, литначальство с горечью вздохнуло и осуждающе заметило:

— Одни только оды и сочиняют, угождая друг другу. Ну когда же на литературное поприще явятся истинные сатирики? Совершенно

засохла сатирическая жила в критике!.. Совершенно!

ПОЖАРНЫЙ СЛУЧАЙ

Как только закрылась дверь правления колхоза, полные тревоги глаза бухгалтера уперлись в председателя.

— Горит… — прошептал он, тяжело вздохнув.

— Когда? — спросил председатель в надежде услышать, что времени еще много.

— Недолго уж осталось.

— Кого же еще вызовем? — спросил растерянно председатель.

— Загляну-ка в свой список, может, кого-то упустили.

Председатель пробежал глазами по бумаге, что белела перед ним на столе, и кликнул рассыльную:

— Эй, Шамсикамал апай^[1]!

Из соседней комнаты показалась пожилая женщина.

— Слетай-ка на ферму, скотника Якшыгула позови. Только побыстрей, чтоб одна нога здесь, а вторая — там!

Спустя некоторое время скотник Якшыгул уже стоял перед начальством.

Председатель встретил его с великим радушием, здороваясь, подал ему руку, потом усадил в кресло и, приняв глубоко озабоченный вид, начал расспросы:

— Якшыгул агай, весь год ты все в работе да в хлопотах. Устаешь, наверное?

— Как не уставать, ведь работа, а не гулянка.

— Поди и отдохнуть порой хочется?

— Рабочему человеку без отдыха никак нельзя…

Услышав эти слова, председатель испытал в душе неуемную радость охотника, загнавшего в западню крупного зверя. Он проворно вырвал из рук бухгалтера листок бумаги и протянул его Якшы-гулу.

— Тогда получай!

— Что это?

— Путевка в дом отдыха. Деньги уже до копейки уплачены. Теперь дело только за тобой.

Якшыгул меланхолически повертел в руках путевку.

— Гм… В дом отдыха… что же я там делать буду?

— Ничего там не надо делать, Якшыгул атай, отдыхать будешь да и только.

— Целый месяц без дела — разве мыслимо? Не смогу я. Не выдержу.

Почувствовав, что загнанный в западню зверь готов выскользнуть оттуда, председатель кинулся успокаивать Якшыгула:

— Думаешь, там нечем заняться? Для легкой разминки в волейбол можно или в баскетбол. Захочешь попотеть — в футбол пожалуйста. Для сидячего развлечения шашки есть и шахматы. А козла забить — разве не удовольствие?

Терпеливо выслушал Якшыгул председателя, да опять повел не в ту сторону:

— Нет уж, брат, где это видано, чтобы рабочий человек целый месяц баклуши бил? Откуда я выкрою столько времени? Отёл вот вскорости начнется…

— Найдем тебе Замену, Якшыгул атай^[2], не сомневайся! Ялмырзу можно поставить…

— Лежебоку этого несчастного? Ведь он же только в семь утра с постели подымается. Всю скотину колхозную загубит. Нет, нет, и не уговаривайте, никуда я не поеду!

В полной растерянности председатель и бухгалтер уставились друг на друга.