Минск 2200. Принцип подобия
Шрифт:
Ожидания сбываются. Рони передернул плечами, будто рыбьим хвостом хлестнули, и ответил телепатически:
— Их не видели… то есть обоих. Нет, вру. Декстру замечали в пыточной, она кого-то жгла… вроде, одержимого…
Рони сглотнул, словно подавился. Мысли застревают в горле.
— …Но суть одна. Похоже, им нет дела до… хм, изменений. Рядовые же Магниты — на стороне Кассиуса, он ведь твои слова повторял. Тють — в тють, назубок вызубрил. Он отменил пытки, сказал, что Амбивалента и так поймаем, но теперь по одному подозрению нельзя никого замучить. Народ одобрил — все устали от «репрессий». И Магнитам понравилось —
«Умер Адриан Альена» — Рони понадеялся, что Целест не услышал его.
— Кассиус подставил меня, ты знаешь? — Одними мыслями не получилось, гримаса перекосила лицо Целеста. — Он убил отца… вернее, не он, а…
— …Элоиза. Знаю. Ты рассказывал.
«Когда?»
Целест вскинулся. Блеклый конвоир истолковал по-своему, отвесил тычок палкой. Они добрели до столовой, и пока просторное помещение гулко и выстуженно пустовало. Зрителей и зевак не пускали.
Руки обвиняемого оставили связанными за спиной, а на ноги надели дополнительные кандалы. Целест вспомнил, что на этом месте он когда-то ораторствовал, а потом Рони с Аидой убивали блондинку-одержимую.
«Кто я теперь?»
Еще прежде столовая была… натурально столовой. Теперь переоборудовали — ни чанов со сковородками, ни подносов; растворился даже запах невкусной-но-питательной еды, а ведь казалось, он прилип к каждому камню. Теперь — зал суда. Скамья подсудимых, судейские подмостки, скамейки для зрителей. Целест рассмотрел собственноручно выцарапанные на одной инициалы «Ц. А.».
«Мне только двенадцать исполнилось. И я называл себя — Альена».
Миллиард лет до… темноты. Мир обрушился, а Главы Магнитов удалились от дел. Гомеопаты сдались Кассиусу. Все не так, совсем не так…
Он с усилием сжал пальцы напарника:
— Ты… был в той темноте, Рони? Со мной?
— Конечно. — Мистик устроился рядом. Он не шелохнулся, когда его пристегнули к Целесту — без нейтрасети.
— Смотри, без глупостей, мозго…
— Эй! — возмутился Магнит-страж позади. Сопляк совсем — еще не мистик, обыкновенный «псих». Мелюзга. Но обиделся, а его новоявленный соратник — страж смутился.
— Прости, парень. Я не привык еще…
Целест рассмеялся. Коренастый смугляк отвесил ему зуботычину, но ретировался под неподвижным и бесцветным, как затянутая плесневой пленкой вода, взглядом Рони.
— Вербена тоже. Она и ты. Не бросили. — Целест прислонился к стене затылком, словно высматривая на потолке текст Божественного Откровения.
— Конечно.
Рони постарался, чтобы звучало убедительно. Вербена — просто девчонка, отличная танцовщица и яркая… не более того. Однако было бы неумно и жестоко переубеждать Целеста.
— Конечно, она тоже была с тобой. Иногда не надо быть мистиком для… контакта. — Рони пригладил всклокоченные волосы. Мелодично звякнула их общая цепь.
«Даже смерть не разлучит нас». — Рони сглотнул. Редко, но случалось: Магниты выбирали почти ритуализированное самоубийство после смерти второй «половинки»; древний и варварский обычай, времен зарождения Ордена Гомеопатов. Но Аида поймет, а Элоиза…
«Элоизе плевать на меня».
— Все будет хорошо, — сказал Рони вслух.
Стены впитали теплое дыхание — не отдали эхо и не согрелись ни на градус. Цитадель похожа на тюрьму: всегда
Будто клюкву на прутик нанизывал.
«Если мы… вырвемся, я приведу тебя домой, Целест. К холодному морю и кислой клюкве».
— Все будет хорошо, — повторил он.
Целест изучал закопченный потолок, Рони изображал слегка потрепанную тряпичную куклу — ничего необычного, разве нудно и тоскливо ломило руки. Постепенно столовая-зал заполнялся зрителями — Гомеопаты и люди, от Магнитов держатся подальше, а те усмехаются свысока: мы теперь не санитары чумного города, но элитная стража самого Владыки Триэна…
«Я не все рассказал Целесту», — подумал Рони и смолчал.
В считаные минуты забился зал-столовая до отказа, только бархат на самых высоких сиденьях пустовал пока.
Стражи взметнулись по стойке смирно за полсекунды до громогласного: «Встать, суд идет!»
Кассиус ничуть не изменился — только костюм сшил по размеру: черно-пурпурный и торжественный, с платиновыми нашивками и рубинами пуговиц. Маленькие ладони спрятаны под замшей перчаток — Целеста невольно передернуло, когда он припомнил вкрадчиво-гадкое прикосновение, точно дохлого грызуна за шиворот подсунули. Еще у него отросли волосы, будто Касси принял обет назира после того, как незаконно (да-да, я скажу) захватил власть.
Рядом шла Элоиза. Целест вгляделся в сестру, искал — вдруг тщательно запудренные синяки, вдруг — Касси обижает ее? Ничего подобного — Элоиза выглядела немного растерянной и смущенной, но черно-красные тона ей крайне подходили, а волосы искрились сложной прической, тоже с рубинами. Ее встречали радостным гиканьем, и Элоиза улыбнулась, приветствуя публику — небольшое нарушение судебного этикета простительно. Верноподданическая любовь ценнее.
Она незаметно пихнула в бок Кассиуса, и тот повторил жест.
На пару шагов отставала неразлучная парочка — Тао Лин и Авис… черт, как его родовое имя? Целест встряхнулся, покосился на Рони, но тот прищелкнул языком: т-сс.
«Авис наконец-то голову помыть соизволил, — мысленно все-таки съёрничал Целест. — И Тао вырядился…»
«Они приближенные Кассиуса, — просто ответил Рони. — Правая и левая рука, если угодно. Ребята немного завидуют, зато — Касси собственным же примером демонстрирует, мол, я доверяю Магнитам».
Целест осклабился персонально парочке. Тао юрко шмыгнул мимо. Авис качнул длинным носом и сделал вид, будто впервые показали ему рыжего пленника. И все-таки покраснел немного. На коже Тао цвета мокрой древесины тоже проступили пятна румянца.
«Они… выбрали», — Рони дернул Целеста за рукав: не надо, без вызовов. Потом, может быть, но не сразу. Терпение — необходимая Магнитам добродетель, помни уроки Тиберия и Декстры.
Целест сдержался — почти; следом за странными (у тебя хорошие друзья, красавчик!) телохранителями Кассиуса плыла в черных кружевах и непрозрачной, как очки слепца, вуали Ребекка Альена. Она была сгустком тьмы, а еще казалось, будто она долгие годы готовилась к смерти мужа — любила, нет сомнения, но оплакивала уже много лет; его, себя и потерянного сына. Черная вдова, женщина, рожденная плакальщицей. Элоизе — невесте нового Верховного Сенатора не полагалось носить траура даже по отцу, и Ребекка приняла горе за двоих.