Минск 2200. Принцип подобия
Шрифт:
— Вербена зовет меня, — Целест проговорил вслух. — Как, мать вашу, символично.
Будто в древней легенде — предопределен каждый шаг, и герою надлежит убить дракона. Имя героя выгравировано на потайной чешуйке дракона, чешуйке-слабинке — ударь, и пробьешь железную броню.
Целест ненавидел легенды и символы.
— Вербена зовет меня, — повторил он одними губами. Его гости переглянулись, пробормотали что-то вроде — нам пора; Тао и Кассиус выскочили за дверь первыми, Авис задержался.
— Стой, — сказал ему Целест. — Один вопрос. Не про
— Валяй. — Он привычно потянулся поправить волосы и наткнулся на бритую макушку.
— Что с Аидой? Рони беспокоится за нее, — он дернул плечом, — то есть как-то по особенному…
— Ничего особенного. — Авис усмехнулся. — Тебе лучше спросить у Тао, он же всезнайка. Аида беременна.
И ушел, оставив Целеста с открытым ртом, на несколько минут забывшего даже про Вербену и собственную миссию.
Мысли разбежались по углам, как спугнутые постельные клопы. Клопов, кстати, тоже хватало, и Целест убивал время, вытряхивая собственную постель, затем пытаясь разогреть — пирокинез сработал с третьего раза, как подмоченная спичка, протертую кашу с мясом. В переносице до сих пор свербило от трупного смрада, но он заставил себя жевать, негоже, чтобы Вербена увидела скелет вместо человека. Как будто несколько ложек пшенки и консервов исправят положение.
Ужинал долго, медленно, морщась от боли и подбирая какой-то тряпкой слюну с оголенных десен. К уродству, пожалуй, привыкнуть нетрудно, а всякая мелочь — бесит. Но жизнь продолжается — вон Аида умудрилась забеременеть, Рони станет папочкой (Целест представил напарника с младенцем на руках и едва не подавился пшенным комком), трогательно и мило. Жизнь продолжается, а на месте котлована мертвецов рано или поздно взойдет осока, зажелтеют пятна-одуванчики и, может быть, даже пустит корни верба.
Или оборвутся последние паутинки (Целест покосился в угол, где по-прежнему безмятежно перебирал зазубренными лапками паук), и провалится все во тьму, в тартарары — надо будет сказать Рони это слово, он любит незнакомые «умные слова».
Будет — не будет.
Ничего не будет.
Целест представил их с Вербеной смерть. Он выполнит задание — в лучшем случае, а потом умрет от ран, или Амбивалент (Вербена, черт возьми, все равно — Вербена) заберет с собой, так же легко и призрачно, как завлекала танцами, так же неумолимо, как теперь повелевает явиться отрубленными головами собственных жертв.
«Мы будем мертвые, а жизнь — продолжаться», — смешно, почти анекдот. Тоже надо рассказать Рони. Кто станет рассказывать, когда Целест умрет?
Он отшвырнул полупустую тарелку, и та жестяно проехалась по колченогой прикроватной тумбочке.
— Аида беременна. У Рони будет сын или дочь. Надо его поздравить же. — Целест поймал себя на том, что разговаривает вслух с собой, несмотря на саднящую и назойливую, точно пресловутые клопы, боль. — Жизнь. Будет.
«…И жизнь зависит от меня».
Среди легенд и пересказов древних книг, которыми Целест развлекал напарника, было немало о заветных желаниях. Кто только не занимался исполнением,
Ему бы хватило одного.
«Можно я умру вместо Вербены».
Но ни одна крестная или шляпа не являлись, а только густела и прокисала тьма за окном. И даже когда метнулась сиянием падающая звезда, Целест демонстративно отвернулся от мутного окна.
Он лег на кровати, не разуваясь. Столько важных и серьезных слов — Мир Восстановленный, орден Гомеопатов, Магниты и Амбивалент. Если чихнуть, слова развеются, как прах и пепел — костный пепел, что останется от сожженных в яме.
«Я просто сделаю это. Попытаюсь. Я сумел убить в одиннадцать, сумел стать палачом и выжить после Печати… я уже решил ведь, верно?»
Где-то в дырке вместо носа кипели и пузырились слезы. Целест закусил здоровую половину нижней губы.
«Хватит».
— А сейчас собираюсь поспать. Хоть пару часов. День был длинным.
Он подспудно надеялся увидеть Вербену: если она всемогущий Амбивалент, почему бы ей не явиться во сне, как являлись пророкам ангелы, а воинам — настоящим, с мечом и револьвером, а не с иголками собственных костей — демоны с копытами и кожистыми крыльями нетопыря. Это куда практичнее отрубленных голов, в конце концов.
Но спал он неровно, близко к поверхности пробуждения, и слышал голоса — Кассиус что-то тянул своим овечьим голоском, и Целесту опять хотелось врезать смазливому камбаленышу, однако без ненависти. Кассиус убил Адриана Альену, подставил Целеста, вместе с Ависом, Тао и Главами, но какое это имело значение теперь? У Целеста определенно не хватало сил на ненависть.
Поэтому от оправданий отмахивался, когда тот запутался в легенде о Печати и Амбиваленте — «это должно было ослабить ее», просто послал подальше. Потом была Декстра, непривычная без огня и с новыми шрамами. Она рявкала на всю компанию, включая Рони, убеждала Аиду не лезть в пекло. У нас не так много людей осталось. Людей, ухмыльнулся Целест. Забавно звучит.
Потом он понял, что голоса реальны. Сон прорвался сквозь тоненькую пленку, и Целест сел на кровати, чувствуя себя намного бодрее, чем полагалось бы «Полули-кому» — и готовящемуся убивать самого дорогого…
«…существо», — человеком назвать Вербену Целест не осмелился. Вербена не более человек, чем он сам. Объединение — ложь. Кроме могилы, конечно.
Он аккуратно умылся — присохшая корка слюны на правом плече, к этому нелегко привыкнуть, как и соблюдать осторожность и вливать в обнаженный глаз травяной отвар «жидкие слезы», Целест утешил себя тем, что привыкать ему не нужно. От него немного осталось, но и ненадолго ведь.
Он не любил тянуть. Сегодня — почему бы и нет? Потом он… передумает. Просто лопнет решимость, сдуется, как дырявый воздушный шарик.