Мир без конца
Шрифт:
— Я поймал Тоби Питерсона на краже цыплят Джека Мэрроу. Он взломал дверь.
Мелкий бойкий Тоби имел повадки бойцового петуха. Губы его сочились кровью.
— Джек Мэрроу был должен мне пять шиллингов — это мои цыплята.
Кузнец возразил:
— Джек и его семья две недели назад умерли от чумы. С тех пор я кормил цыплят. Если бы не я, они бы уже подохли. Если кто и имеет на них право, так это я.
— Ну что ж, вы оба имеете на них право, — решила Керис. — Тоби задолжали,
Драчуны несколько растерялись при мысли о том, что оба правы. Целительница продолжала:
— Джозеф, возьми одного цыпленка из клетки.
Питерсон поднял руки:
— Погодите…
— Послушай, Тоби, — оборвала его монахиня, — ты ведь знаешь, что я решу по справедливости.
— Спорить не буду…
Джо открыл дверцу и схватил за ноги тощего коричневого цыпленка. Тот завертел головой во все стороны, как будто ему было странно видеть мир не сквозь прутья клетки. Настоятельница продолжила:
— Теперь дай его жене Тоби.
— Что?!
— Неужели я обману тебя, Джозеф?
Кузнец неохотно вручил цыпленка хорошенькой, но угрюмой жене Тоби:
— Ну держи, Джейн.
Питерсон вопросительно посмотрела на Керис, и та подсказала:
— Поблагодари Джо.
Супруга драчуна хмыкнула, но подчинилась:
— Благодарю тебя, Джозеф Кузнец.
Монахиня продолжила:
— Теперь, Тоби, дай цыпленка Элли Кузнечихе.
Забияка с робкой улыбкой повиновался. Жена Джо Элли, которой предстояли скорые роды, улыбнулась:
— Благодарю тебя, Тоби Питерсон.
Они опомнились и начинали понимать, как глупо повели себя. Джейн спросила:
— А третий?
— Сейчас. — Аббатиса осмотрела зевак и кивнула робкой девочке лет одиннадцати-двенадцати: — Как тебя зовут?
— Я Иска, мать-настоятельница, дочь Джона Констебля.
— Отнеси цыпленка в церковь Святого Петра, отдай его отцу Майклу и скажи, что Тоби и Джо придут просить прощения за грех жадности.
— Хорошо.
Дочь Констебля взяла третьего цыпленка и ушла. Элли спросила:
— Может быть, вы помните, мать Керис, как помогли маленькой сестре моего мужа Минни, когда она обожгла руку в кузнице?
— Да, конечно. — У целительницы перед глазами стоял тот ужасный ожог. — Ей сейчас должно быть десять.
— Верно.
— У нее все хорошо?
— Все прекрасно, благодаря вам и Божьей милости.
— Рада слышать.
— Вы не зайдете на кружку эля, мать-настоятельница?
— С удовольствием, но я очень тороплюсь. — Монахиня повернулась к мужчинам: — Благослови вас Бог, и больше не деритесь.
— Спасибо, — кивнул Джо.
Керис пошла дальше. Тоби крикнул ей вслед:
— Спасибо, мать-настоятельница.
Не
В церкви Святого Петра аббатиса нашла мужа сестры в окружении каменщиков и подмастерьев. Вокруг штабелями лежали каменные плиты, рабочие готовили пол, рассыпая песок и разравнивая его палками. Элфрик при помощи сложного механизма — деревянной рамы со свисающей веревкой, на конце которой был привязан кусочек свинца, — проверял, ровным ли получался пол. Это приспособление, похожее на крошечную виселицу, напомнило Керис, как зять десять лет назад пытался повесить ее за колдовство. Сама удивилась, не почувствовав к нему ненависти. Строитель для этого слишком низок и мелок. Глядя на него, аббатиса не испытывала ничего, кроме презрения. Подождала, пока он закончит, и резко спросила:
— Ты знал, что Годвин с монахами собирается удрать?
Намеревалась застать его врасплох и по удивленному взгляду поняла, что Элфрик ничего не знал.
— Почему?.. Когда?.. А-а, сегодня ночью?
— Ты их не видел?
— Что-то такое слышал.
— Я видел, — заговорил один из каменщиков, оперевшись на лопату. — Как раз возвращался из «Остролиста». Было темно, но они шли с факелами. Аббат верхом, остальные пешком, но с грузом: винные бочонки, круги сыра и что-то еще, не знаю.
Керис уже сообщили, что Годвин опустошил кладовые братьев. Он, правда, не притронулся к сестринским припасам, хранившимся отдельно.
— Когда это было?
— Не очень поздно, в девять-десять.
— Ты говорил с ними?
— Просто пожелал спокойной ночи.
— Как думаешь, куда они направлялись?
Каменщик пожал плечами.
— Братья перешли мост, но я не видел, куда они свернули на перекрестке Висельников.
Керис повернулась к Элфрику:
— Подумай, за последние несколько дней не говорил тебе Годвин чего-нибудь, что, как теперь ясно, могло бы относиться к бегству? Может, упоминал какие-то города — Монмаут, Йорк, Антверпен, Бремен?
— Нет, ничего такого.
Олдермен помрачнел от того, что его не предупредили, и монахиня пришла к выводу, что он говорит правду. Если уж и Элфрик в растерянности, вряд ли настоятель посвятил кого-нибудь в свои намерения. Аббат бежал от чумы и, очевидно, не хотел, чтобы за ним отправился кто-то со смертельной болезнью за плечами. «Уезжай как можно раньше, как можно дальше и надолго», — говорил Мерфин. Беглец может находиться где угодно.