Мир, что (мен)я покорил, 2 том
Шрифт:
— Кто-нибудь! — заорал я. — Сюда!
Дверь очень быстро распахнулась, и в комнату ввалилось несколько человек. У пары из них даже уже были наготове кандалы, но не они были мне нужны.
— Что случилось? — подбежал ко мне один из паладинов. Я тут же вцепился в его плечи:
— Перелейте мою кровь пациентам! Срочно!
Выражение лица мужчины было неуловимо из-за блестящего шлема, к тому же, он долго молчал, не подавая признаков жизни. Я слышал, как в комнату вваливается всё больше народа, и каждый, кто не прятался за забралом брони, показывал лютое недоумение.
Паладин схватил меня за руку и подвёл к
— Гемотрансфузия, — после чего указал на посиневшее лицо полубогини. Я почувствовал, как возрастает давление на запястье, как и чувствовал, что на мне сомкнулось множество взглядов собравшихся служителей церкви. И очень быстро эти взгляды переметнулись на Этери.
Естественный оттенок возвращался к коже. Сосуды принимали обычный размер, становились прозрачнее, повреждённые участки кожи сменялись едва заметными рубцами. Ещё через несколько секунд девушка задышала, и начала делать это очень шумно, будто очнулась от длительного кошмара.
— Невозможно! — вскрикнул один из лекарей и подскочил к койке, за ним последовали и остальные. А я же… Не смог удержаться от того, чтобы расплакаться. Получилось. У меня получилось.
Если троица заразилась у коктаунского шпиля, не существовало ни единой причины полагать, что чума не тронула и моё бренное тело. Я умер слишком рано, чтобы показывать симптомы — а потому не превратился в хаска после смерти. Однако же вирус закрепился в организме, пусть и не смог развиться в трупе.
А потом меня воскресили.
И я излечился от всех болезней.
В том числе приобрёл иммунитет к чуме.
Который я сейчас передал Этери со своей кровью.
— Несите сюда других пациентов! Быстрее! — сказал какой-то грубый, но полный энтузиазма с восторгом голос. Палата резко опустела, хотя несколько клириков осталось подле меня. Пока один занимался переливанием крови, другие же кастовали малое исцеление, чтобы донор не окочурился.
Аркаша повторила судьбу Этери. Боже, никогда я даже и подумать не мог о том, что буду так рад увидеть эту смуглую рожу здоровой. Девушка мирно засопела, а все последствия болезни, перенесённой с таким трудом, превращались лишь в небольшие шрамики.
Я же рыдал. Рыдал, как школьница на выпускном, нет, пожалуй, как целый класс из самых истеричных на свете школьниц. Да, это было не по-мужски, мне было плевать на чужое осуждение. Впрочем, кого волновали мои слёзы, если моя кровь превратилась в панацею для всего мира? Первая группа, универсальная… Она действительно могла спасти всех.
Кроме Флюры.
— Извините, — у меня получилось успокоиться и задать вопрос одному из клириков. — А какое сегодня число?
— Четырнадцатое галенита, — сказал он, не отвлекаясь от каста. Мы уже излечили около пяти человек — лишь малую долю от всех больных. — Вечер.
Четырнадцатое… Что?! Я так долго пролежал без сознания?! Свадьба Флюры уже завтра утром! А что будет дальше? Что?! Я не мог знать. Я не мог и представить. Мне было страшно даже думать. Это станет скрепляющим актом получения Гоном власти над девушкой. Я уже видел, на что он способен. Но это точно не было пределом его возможностей.
— Мне нужно идти, — сказал я и резко встал с койки, прервав процесс переливки. Колдовавший надо мной клирик поднял бровь в немом вопросе. Врачи, затаскивающие
— Н-Но… — начал стоящий подле меня мужчина. — У нас так много пациентов в критическом состоянии…
Я чувствовал на себе взгляды собравшихся. Разочарованные, уставшие, злые — у меня же, напротив, всё это не вызывало никаких эмоций. Но было ясно, что просто так мне не дадут отсюда уйти.
— Хорошо, — вздохнул я. — Просто перелейте часть моей крови в контейнер, а потом грамотно распределите её между больными в моё отсутствие. Затем я вернусь, и вы закончите свою работу.
Такой уступки хватило для того, чтобы успокоить врачей. Конечно, пришлось потратить ещё минут пятнадцать, тянущихся, казалось, вечно, но в итоге несколько литров моей крови плескалось в, полагаю, стерильном сосуде. За счёт постоянного исцеления моё самочувствие было вполне себе неплохим — мешал только адский голод, разворачивающий живот наизнанку. Но я ещё мог потерпеть одну ночь. Или не мог, но был должен.
Комната с гигантским контейнером чумы находилась прямо передо мной. Я растворил дверь и уставился на булькающее, кипящее на пустом месте и, кажется, даже издающее какие-то звуки, месиво. Голубое варево, скрытое от мира лишь тонким слоем стекла, исправно подпитывалось за счёт множества трубок, пульсирующих от свежей жидкости. Теперь же эта конструкция не была нужна церкви. Но я уже нашел ей новое применение.
— Ресайз!
После ёмкого приказа внушающий страх исполин сжался до размера небольшой склянки. Чёрт возьми, слитые в этот спелл двадцать лишних очков навыка оказались невероятно полезны. На самом деле мне даже стало несколько холодно — похоже, изменение габаритов вещицы было настолько ресурсоёмким, что оно даже забрало тепло из окружающей среды. Плевать.
Я подошёл к склянке и взял её в ладонь, удерживающую спелл. Получалось, что обёрнутый вокруг стекла палец вечно упирался в него, а потому заклинание не спадало. Прекрасно. Мне нужно было просто быть осторожным, чтобы чума не выплеснулась из горлышка во время моих перемещений. Для этого я закупорил его большим пальцем.
Комната, трубы в которой работали теперь впустую, осталась позади. Я дошёл до вестибюля и, не обращая внимания на мельтешащих паладинов и клириков, покинул церковь. Улица встретила меня пронзающим холодом и очень, очень сильным дождём. Да, этого стоило ожидать — осень имела полное право на подобный ливень. Правда, мою задачу это не облегчит — ночью и так нихрена не видно, а бесконечная пелена плещущих во все стороны капель и вовсе превращала окружающие дома в пятна.
И вообще, что за хуйня?! Почему финал книги, что первой, что второй, постоянно происходит ночью? Такое ощущение, будто Голливуд зажал бабки на дневные съёмки, потому что не хотел тратиться на CGI. Ладно, хрен с ними — по крайней мере, это атмосферно.
Я рванул по запомненному направлению в поместье. Мои убитые кроссовки громко хлестали по лужам, всего за пару минут бега одежда промокла до нитки. На улицах не было ни одного человека, что, впрочем, было только в плюс. На меня накатило невероятное, странное спокойствие. Пропала тревога, страхи, желание себя ненавидеть. Они отошли на задний план, если не исчезли подчистую. Сегодня станет ясно, оправданно или нет.