Мир-Цирк. Город Барабу. Песнь слона
Шрифт:
Горбунок потер подбородок:
— Ять.
— Четыре, и все!
Горбунок сложил лапы и посмотрел на мальчика сверху вниз. Дружба дружбой, но дело есть дело.
— Ять.
Мамут злился, топал ногами, размахивал руками и скрежетал зубами.
— Ладно! Пять, ворюга, но тебе лучше вернуться сюда через час еще с одиннадцатью ящерами, иначе пирожков не получит никто!
Горбунок встал на четыре лапы и побежал к болоту, проламывая широкую просеку в подлеске. Шлепаясь в воду, он услышал крик Мамута:
— Горбунок!
— А-а? — Ящер замер в
— Скажи им, что все будут мыться каждый день. Слышишь?
Горбунок почесал голову и обругал себя, что не потребовал шесть пирожков. Он пожал плечами, думая о человеческом зрелище в цирке. Через мгновение Горбунок решил, что зрелище — достаточное возмещение за недостающий пирожок.
— Слышишь меня, Горбунок?
— А-а, — отозвался Горбунок, — се мыся.
Ящер нырнул в жидкую грязь, надеясь найти еще одиннадцать ящеров, достаточно толковых, чтобы научиться говорить и исполнять трюки, но не слишком, а то ведь могут и сообразить, что им придется по одному пирожку каждый день отдавать Горбунку в уплату за найденную работу.
Тессия держала перекладину, ожидая, пока отец, висящий на подколенках с вытянутыми руками, достигнет высшей точки раскачивания. Когда он взлетел — тело почти параллельно заросшей травой земле внизу, — она толкнула трапецию. Та качнулась вниз, прочертив в воздухе дугу, достигшую зенита в тот миг, когда отец достиг нижней точки своего маха, так что его тело оказалось перпендикулярно земле. Она представила себе, как выпускает гриф, группируется и, делая сальто, подлетает к отцу — его спина и руки изгибаются дугой, чтобы принять ее, — когда он достигнет средней точки наибольшего маха. Полет будет долгим, но для сальто-мортале в пять оборотов необходимо пространство. Легкий ветерок ласкал ей лицо, она увидела, как шевелятся листья на деревьях. Поймав перекладину, она рассчитала время и снова толкнула — пустую.
— Хорошо, — крикнул отец. — Выжди самого подходящего момента. Встречный ветер.
Тессия посмотрела вниз, и сетка, как всегда, показалась слишком маленькой. Но она ловила гимнастку каждый раз, когда та раньше пыталась открутить пять оборотов. Сетка была достаточно большой. Рядом с сеткой стояла ее мать Канта и улыбалась. Тессия помахала рукой и снова посмотрела на деревья. Ветки по-прежнему качались. На этот раз я сделаю это, подумала она, ловя перекладину и снова толкая ее. В душе гордость уверенности смешалась с болью. Когда она выполнит пять оборотов, аппаратура — тросы, трапеции, ловиторки, мачты и сетка — будут проданы за бесценок; они станут придорожными акробатами. Но, если у меня сейчас не получится, подумала она, трапеции останутся. Мы еще денек побудем воздушным гимнастами.
Ветер стих. Перекладина прилетела обратно.
— Подожди следующего раза, — крикнул отец.
Тессия поймала перекладину и толкнула снова. Забираясь на мостик, она поняла, что не сможет провалить трюк нарочно. Великий момент настал. И Канта, и Ведис знали это; Тессия знала это. Когда перекладина качнулась вверх, Тессия бросилась с мостика ей навстречу. Схватившись за прохладный гриф, она использовала
— Готов! — Голос отца донесся словно издалека.
Когда Тессия достигла высшей точки раскачивания, используя руки, чтобы выжать плечи повыше над перекладиной, странная тишина опустилась на безлюдную поляну. Зрители — насекомые, птицы, земляные зверьки остановились посмотреть, как золотая девочка в голубом с блестками трико летит вниз, вниз, вынося ноги вперед. В высшей точке маха она выпустила гриф, накручивая обороты: два, три, четыре и… пять! Она даже не заметила, как сильные руки отца обхватили ее запястья. Все кончилось. Она выполнила пять оборотов. Слезы подступили к глазам, когда она осмотрела в сияющее лицо отца.
— Ты сделала это, Тессия! Ты сделала это! — Ведис подтянул ее и поцеловал в лоб.
— Но ведь это конец, папа. Пусти, я хочу спрыгнуть.
Ведис выпустил ее в нижней точке раскачивания, и Тессия упала на сетку. Один отскок, второй, потом она ухватилась за край сетки и, сделав кульбит, спрыгнула на землю. К ней подбежала Канта и стала целовать ее. Тессия крепко обняла мать, страстно желая, чтобы этот миг никогда не кончился. Открыв глаза, она увидела на краю поляны старика калеку в коричневой мантии наездника. Поняв, что его заметили, старик поднял костыль и помахал им:
— Привет! Я Хамид из наездников Мийры.
Канта обернулась. Через несколько секунд Ведис спрыгнул с сетки и встал рядом с женой и дочерью.
— Что привело тебя, наездник? Мы пришли сюда побыть одни.
Старик доковылял до них и остановился рядом с сеткой. Посмотрев на Тессию, он улыбнулся:
— Я видел тебя, дитя. Это было прекрасно.
— Спасибо, но ты вмешался в очень важный для моей семьи миг.
Старик обвел взглядом всех троих и остановился на Тессии:
— Дитя, я здесь, чтобы этот миг никогда не кончился.
Великий Камера отвалился от стола и сцепил руки на толстом животе. Перед ним стоял зазывала в пыльной красно-пурпурной мантии.
— Ты что-то там болтал на улице, зазывала. Повтори.
Зазывала низко поклонился:
— Конечно, Великий Камера, но есть одна мелочь…
— Будет тебе плата.
— Конечно, я и не сомневался…
— Выкладывай!
— Да, конечно. — Зазывала ухмыльнулся, показав пожелтевшие зубы. Великий Камера, я извещаю зрителей о величайшем аттракционе Момуса, о большом цирке, которым руководит Великий Хамид из наездников Мийры…
— Наездник?
— Да, Великий Камера. Владелец величайшего…
— Хочешь сказать, что наездник руководит аттракционом?
— Да. Но, как Великий Камера, несомненно, узнал за свою долгую жизнь, первый цирк был организован наездником, Филиппом Эстлеем…
— Зазывала, ты смеешь учить меня истории цирка?
Зазывала низко поклонился:
— Нет-нет, Великий Камера. Если позволишь повторить…
— Нет! — Камера поднял руку. — Не это. Что у него за аттракцион?