Мир для его сиятельства. Пограничник (том 2)

Кусков Сергей Анатольевич

Объяснил.

— Ты просто идиот, Рикардо! — Тяжёлый вздох. — Такой идиот, каких поискать.

— Я не претендую на Феррейрос, — медленно покачал я головой, стараясь не сорваться на эмоции. — Но они накосячили, и не захотели извиняться сами. Я был согласен на извинения и компенсации. Об этом есть подписанные ими пергаменты, позже покажу. И любая помощь им с его стороны — поддержка разбойных требований в мой адрес. Король хотел моей смерти, а теперь желает моего разорения и унижения от купчишек? — Сделал паузу, и грозно выплюнул. — Это последний раз, когда я оставляю такой «подгон» без ответа. Если Карлос хочет поссориться — мы поссоримся. И найду, чем ответить. Поверь, он пожалеет… Вы все пожалеете, что связались со мной!

— Какой ты грозный! — фыркнула она, но весело, покровительственно. И злость вдруг

сама ушла. И правда, завалящий графишко кидает понты — мой спич о «пожалеете» выглядел только так, и не иначе. Я уже заслужил славу деятельного, энергичного, местами отмороженного и крайне смелого камрада, бросающегося в авантюры, чтобы защитить свою землю, и, о чудо, пока выходящего сухим из воды. Но одна только Саламанка может выставить войска столько же, сколько я. Плюс королевский домен, Фуэго и их союзники. Меня раздавят, несмотря на легион. И даже пограничная стража с Лимеса не поможет, если, конечно, перейдёт на мою сторону, что не факт. Я смогу выставить тысяч пять воинов, собранных по сусекам, а король, не напрягаясь, пятнадцать. Легион отсрочит гибель, но не надо его переоценивать. Даже если б он был обученной полноценной боевой единицей, а он пока ещё — сброд-сборная-солянка, толпа мужичья с деревянными кольями. Надо прикусить язычок и работать, а не выпендриваться. Йорик правильно осадил, сейчас время дипломатии.

— Катрин, давай проведём перезагрузку и начнём наши отношения с начала? — предложил я, всё взвесив и прогнав через себя. — В прошлый раз как-то не так расстались. Теперь собачиться пытаемся? Тогда как ты, между прочим, моя невеста!

С последнего аргумента она весело усмехнулась, расплылась в улыбке, но вдруг посуровела и посерьёзнела. Опустила голову.

— Рома, не рассчитывай на наш брак серьёзно. Там — политика. Я ничего не решаю. Карлос — тоже. — Пауза. — Да-да, — продолжила она, — северяне сами хотят влезть в конфликт с мятежниками на нашей стороне, и мы не можем отказаться от такого подарка небес. Они считают, что могут удержать страну от войны. Они хотят безопасности поставок продовольствия и сбыта своих руд и продукции ремёсел. Наш брак — залог союза.

— А я — ослик, которому твой дядюшка, чтоб он был здоров, показал морковку, чтобы тот бежал вперёд и вопросов не задавал.

— Я говорила ему, что тебя не проведёшь. — Она расплылась в улыбке.

— Я куплю тебя у северян, предложив иную конфигурацию союза, — раскрыл я часть карт.

— Ты не понимаешь, там…

— Заткнись! — мягко, но настойчиво попросил я, и он, о чудо, замолчала, удивлённо подняв глаза. Подумала, осторожно заявила:

— Даже Карлос не позволяет себе так со мной разговаривать.

— А кто позволяет? — усмехнулся я.

— Никто. Мама позволяла. И дядюшка Карлос. Их обоих уже нет.

Я пожал плечами. Катрин сирота, как и я. Отца не знала никогда, дядя, прошлый король, воспитывавший её как родную, умер. Мама — тоже. Средневековье, все смертны. Но в этом мы похожи.

— Значит, я буду третьим! — констатировал я, показывая, что не терплю возражений. — И не криви носик, я буду твоим мужем, и беру себе такое право, как твой будущий супруг и твоя вторая половинка. Как и тебе простится многое, что не простится более никаким столичным шмарам с самомнением.

— Я — шмара с самомнением? — с подлой ухмылкой зацепилась она за оговорку. Топнула ногой, остановилась и принялась готовиться скандалить.

— Была, — не стал развозить сопли я, и снова рубанул, как есть. — И так бы ею и осталась, но я в тебя влюбился. А любимая не может быть шмарой, согласись?

— Сукин ты сын, Рикардо Пуэбло! — Она пыталась злиться, но не могла, её распирало на смех. Наконец, взяла себя в руки и признала:

— Хорошо. Давай поступим, как сказал. Как будто ничего не было, и мы заново познакомились.

Я обошёл её, как бы загородив дорогу. Вежливо поклонился.

— Сеньорита, Рикардо. Просто Рикардо. Но для друзей — РОман. Приятно познакомиться. А вы… Где вы потеряли свои крылья?

Она засмеялась, и смехом были разрушены все непонятки между нами. Наконец, присела в реверансе.

— Катрин, просто Катрин, сеньор РОман. Королева ангелов. Приятно познакомиться, рыцарь. Сопроводите меня до таверны, отпраздновать основание этого прекрасного в будущем города?

Перед самой

таверной было чисто, дорога утоптана, и я взял её под руку. Нас ждали — вокруг таверны было по сути кольцо из гвардов её охраны, а двое стояло прямо у входа, фильтруя народ, что те вышибалы в клубе. Мои тут тоже отметились, но они были на расслабоне — это их земля и их территория. Йорик прислал для паритета взвод, то есть десяток (это не всегда десять человек, тут было полтора десятка минимум), но фишка в том, что мы тут не одни, тут полно народа. И все они, вся таверна, были в зоне их контроля. Кивнув знакомому десятнику — вместе в Кордобу ездили, торжественно ввёл сеньориту внутрь.

К нам уже бежал предупреждённый администратор, весь в мыле от усердия и переживаний, кого будет обслуживать:

— Ваше сиятельство, ваша светлость! — Меня, курилка, первым назвал, хотя начинают с более важных. — Прошу! Стол готов!

— Сеньорита? — Под ручку провёл её к столу перед самой сценой. Самое козырное место из всех возможных. Сцена была на возвышении почти полметра (местная мера длины «шаг»), и на сцене орудовал… Джаз-банд? Нет, не назовёшь, хотя напрашивалось. Рок-группа? Тоже похоже, но тоже далеко. «Ударник, ритм, соло и бас, и, конечно, ионика. Руководитель был учителем пения, он умел играть на баяне».

Да-да, он самый! Курилка! Где б ещё встретились! Пока я воевал в предгорьях Холмов, он двинул стопы на открытие нового города, и собирает тут сливки, наверняка представившись моим протеже (что многие в этом мире подтвердят, потому, наверное, Никодим его и взял, ибо без блата или отката сюда сейчас вряд ли пролезешь). Ушлый тип!

По центру у стены стояла привычная мне ударная установка. Основной, «правый», над ними два альта, под ними «бочка». Четыре тарелки на стойках, одна — приводимая от педали, как и «бочка». За ударными сидела молоденькая девчушка с зарумянившимися щеками и опрятными, тщательно вымытыми и собранными в хвост, рыжими волосами. Лет шестнадцать наших, не более. И юзала барабаны эта крошка так, что я дежа вю ощутил — как будто в Москве оказался, в каких-нибудь «шестнадцати тоннах». Перед нею стояла ещё одна девчонка, но уже ближе к тридцатнику, то есть «старуха». Волосы светлые, почти блонди, с вплетёнными лентами, свободно развеваются, хотя тут это знак, что сеньорита не замужем. Но с вида этой прожжённой тётки не скажешь, что она не проходила огонь, воду и медные трубы. А значит в понимании всех шлюха. Но шлюха красивая. На медной трубе она, кстати, и играла. Не знаток оркестра, там есть градация по духовым, каждый по-своему называется, для меня они все «трубы». Звучало прикольно, чем-то созвучно со Шнуром и его Ленинградом — тот тоже на духовые делает большой акцент. Слева стоял мужичок с забитым видом, и прилежно, то есть равнодушно, выдавал в эфир нечто, насилуя лютню, снабжённую колёсным механизмом. Одной рукой что-то там перебирал на грифе, где находился целый ряд управляющих процессом клавиш, другой — крутил ручку сбоку. Звучало громче, чем собственно лютня, и прикольнее. С правой стороны сцены ещё одна сеньорита в зрелом возрасте, но с развевающимися волосами, каштановая яркая шатенка, с гитарой в руках. С гитарой, сразу видно, обращалась не очень, играла аккордами, но пальцы её лётали по грифу туда-сюда только так. Ну и он, бог данного коллектива, отрок по имени Сильвестр. Тоже с гитарой, один в один как у правой, и я уверен, обе — родственницы моей, купленной в Картагене. Но вот он уже насиловал инструмент как надо, с быстрыми переборами пальцев по ладам, соляками на одной струне, а в его шаловливых ручках мелькал медиатор.

Боже, и это я ещё не начал описывать, ЧТО они играли! Ибо узнал мелодию, пусть благодаря трубе и лютне не сразу, как вошёл. Кавер же, по мотивам. Но «мотивы» оказались узнаваемы, и я чуть не упал — просто споткнулся. Как раз закончился проигрыш, и Сильвестр своим звонким тенором вступил:

— Среди ублюдков шёл артист, в кожаном плаще мёртвый анархист. Крикнул он: «За мной! Живых — долой!» Трупов вёл он за собой.

«Анархия» в местном лексиконе — это то же слово, что «смутный», касаемо политики. Есть у меня красное словцо для телохранов, «Смутное время». Вот и «анархист» тоже оказалось в местном словообороте, хотя с идеями таких личностей, как Бакунин, Кропоткин, или, боже спаси, месье Прудон, тут не просто не были знакомы, но вряд ли понимали, что «так можно».