Мир для тусклой ведьмы
Шрифт:
Май.
Видя отчаянье Сашки, баба Степа нажала на какие-то свои рычаги, и у подъезда так и не появились бусики ни с красным крестом скорой помощи, ни с зеленой надписью — девизом инквизиции — «Воля и смирение».
Только зачастили в квартиру гости — как и Сашка, ба Степины ученики. Некоторых он узнал. Великого Инквизитора. Ректора университета. Министра здравоохранения. Еще пару специалистов рангом пожиже, но напрямую связанных с проблемой генетических уродств и государственной безопасности.
Гости беседовали о погоде, инновациях в медицине и образовании, смотрели комедии по старенькому телевизору, слушали старые пластинки (одна
А однажды, когда Сашка по настойчивой просьбе бабы Степы увел Настю угощаться булочками в ближайшую кондитерскую, техники из соответствующего отдела Дома нашпиговали приборами его комнату и, особенно, кровать. На этом все и кончилось. Поток именитых и обязанных гостей сошел на нет. Сашка окончательно утвердился в гостиной. Настя привыкала к новой жизни и все реже сидела с застывшим взглядом, пытаясь вспомнить, кто она и откуда. Стефания убедила ее, что ретроспективная амнезия часто бывает следствием ушиба головы и постепенно пройдет. Надо только не торопить события. А если бы кто-то объявлял Настю в розыск, они бы уже об этом знали.
Несколько раз девушка заговаривала о том, что должна пойти работать, нехорошо сидеть на шее у тех, кто ее приютил. Сашка оборвал ее довольно резко, что ни у кого она на шее не сидит, и что его зарплаты, а тем более, пенсии ба хватит, чтобы прокормить четырех таких, как Настя. Так что с работой можно вполне подождать до выздоровления.
«Совестливая девушка», — заметила Стефания. И разговор замяли.
Запоздавшая весна брала свое.
Дворники убрали почерневший снег из тенистых закоулков. Сквозь жирную землю проклюнулась трава. Зеленой дымкой взялись кусты и деревья. Запахи сделались резкими, свежими, небо синим, и дома усидеть стало просто невозможно. Веселый гомон и радостные крики резвящейся детворы оглашали двор до оранжевого заката и даже позже, когда зажигались фонари. Звонкие удары по мячу, музыка, скрип качелей, чириканье и кошачий ор. Беззаботность и праздник.
Настя сидела на скамеечке у подъезда, и голова торчала из просторной куртки, как птенец из гнезда. Рядом бойко прыгала по разлинованному мелом асфальту девочка Нина из квартиры напротив. Бормоча считалку, тыкала пальцем в кучку подростков — то ли для пряток, то ли для ведьмаков-чудовищ.
Сашка успел порадоваться, что Настя решилась выйти — сидеть дома в такой день обидно и глупо. Помахал рукой.
— Тусклая, безглазая, Ведьма безобразная. Тот дурак окажется, Кто с тобою свяжется.Антон!
Маленькая молния ударила в дорожку у Настиных кроссовок. Девушка втянула ноги под скамейку.
— Игорь, ближе!
Второй подросток лениво выкинул руку: молния укусила дерево скамейки рядом с Настиным бедром. Сашка поймал ее затравленный взгляд. Побелевшие пальцы, стиснутые на вороте.
— Тусклая, безглазая…Три молнии разом укололи землю в опасной близости к жертве. Дознаватель
— Не сметь!
Подростки порскнули в стороны и с топотом разбежались. А обычно спокойная, вежливая девочка кинулась на Сашку с кулаками. Он встряхнул ее:
— Ты что, сдурела?!
— Отстань! Тусклая, тусклая! Не хотим, чтоб она тут жила!
Нина вывернулась, отпрыгнула и исчезла в подъезде, грохнув дверью.
Сашка под локти поднял Настю со скамейки, обнимая, загораживая от чужих взглядов:
— Идем. Они не посмеют. Никто больше не посмеет!..
Из глубины поднималась и рвалась наружу чернота. Дознаватель скрутил ее в себе, чтобы еще больше не напугать девушку. Ее колотило и так.
Настя повисла на парне, едва переставляя ноги. По джинсам в паху расплывалось темное пятно.
В квартире Сашка завел девушку прямо в ванную. Открутил горячий кран, щедро сыпанул на дно мыльную стружку и стал раздевать Настю, усадив на скамеечку и присев перед ней на корточки. Под конец девушка отошла настолько, что даже пробовала помогать ему.
Сашка поднял девушку на руки и опустил в ароматную пену. Стал аккуратно обмывать ладонью. Когда Настя перестала дрожать, завернул в полотенце и отнес в кровать. Баба Степа успел взбить подушки и откинуть одеяло, и тут же протянула девушке рюмку с желтым, вонючим содержимым:
— Пей разом.
Настя выпила и закашлялась. Ведьма сунула ей в руку чашку с водой — запить. Довольно кивнула. Пришел на мягких лапах Тимофей, прыгнул в изножье кровати. Настины глаза закрылись. Сашка укутал ее одеялом и вслед за Стефанией вышел в прихожую.
— Рассказывай.
В глубине души он на миг почувствовал себя наушником и предателем, но… вспомнил застывший взгляд Насти и рассказал все.
— Иди к себе.
Сашка ушел в гостиную, с ногами забрался на старенький диван и схватил какую-то книгу. Глаза тупо скользили по строчкам, не воспринимая содержания. Он поймал себя на том, что раз в двадцать пятый перечитывает фразу: «Конвергенция социокультурного содержания в гносеологическом аспекте перманентного развития вытекает из…» — и отбросил учебник. Прислушался. Баба Степа звонила куда-то, тон разговора был беспощадным, приказным.
Дознаватель подошел к раскрытому окну. Солнце спряталось за соседний дом, почти весь двор оказался в тени, но до ночи было еще далеко. И вдруг весенний веселый гомон отрезало. С дальнего конца въехал бусик с девизом Дома, обогнул двор по периметру и дал задний ход, разворачиваясь и притираясь задней дверцей к подъезду. Двор опустел, как по команде. Бусик с Сашкиной позиции тоже не стало видно. Только навязчиво, словно шмель в паутине, ревел мотор. Трижды громко стукнули двери, а потом долго было очень тихо. Сашка выбежал в прихожую. Баба Степа махнула на него рукой:
— Не бойся, она до вечера не проснется.
Через четверть часа машина уехала. Сашка выглянул в подъезд — на соседской двери белела полоска бумаги с лиловыми расплывшимися печатями.
Он, как вор, пойманный на горячем, захлопнул дверь. И почти тут же заливистой трелью прозвенел дверной звонок.
— Отойди, я сама открою, — баба Степа, запахнув халат на груди, проколыхалась к выходу. За дверью стояла красивая высокая женщина в оранжевом плаще, с объемистой сумкой, на широком ремне перекинутой через плечо. И было что-то в ее лице, в зачесанных волосах, сразу говорящее, что перед ними учительница.