Мир до и после дня рождения
Шрифт:
— Шестнадцать? — удивилась Ирина. — Больше похоже на пятнадцать.
— Чертова экономия!
Ирина положила руку ему на плечо.
— Прошу тебя, — прошептала она. — Однажды я попыталась увеличить температуру на пару градусов, ты не представляешь, каковы были последствия. Это того не стоит. Я ничего не имею против перчаток.
— Я имею, черт подери!
Рэмси вернулся в кухню и обратился к Раисе, крутившейся вокруг стола с его недоеденным завтраком:
— Вот что я вам скажу. Я не желаю, чтобы моя любимая жена превращалась в эскимо, когда хочет почитать газету. — Он вытащил из кошелька две купюры по пятьдесят долларов и положил на стол. —
— Нет, это слишком много. Забирать обратно! — запротестовала Раиса. — Нет денег за газ, вы мои гости!
— Сдачи не надо.
Ирина с ужасом наблюдала, как он возвращается в гостиную и, нагло нарушив все возможные здешние правила, повышает температуру до семидесяти пяти градусов.
После завтрака Ирина показала Рэмси Брайтон-Бич и была разочарована тем, что ничего из увиденного не вызвало его любопытства. Взгляд равнодушно скользил по написанным кириллицей вывескам магазинов, расположенных вдоль улицы под линией надземки, и объявлениям в витринах: «Здесь говорят по-русски!» Он проявил терпение, когда Ирина затащила его в один из магазинов, торгующих продуктами из Израиля и бывших республик Прибалтики, и спокойно взирал на полки, заполненные всевозможной копченой рыбой и буханками черного хлеба. Рэмси немного оживился у прилавка с икрой и купил две унции белужьей икры для рождественского ужина, что показалось ей щедростью, возведенной на фундаменте агрессивности, — похоже, враждебные настроения будут возникать в нем всякий раз при приближении к ее матери. Впрочем, она привыкла, что поведение Рэмси в любой новой среде было весьма специфичным. Оглядывая обветшалые дома, он старался, понапрасну, отыскать вывеску клуба снукера.
Ирина купила кое-какие продукты, чтобы заглушить (на время, разумеется) обиды матери, и завела светскую беседу с кассиром. Она уже больше года не говорила так много по-русски и с наслаждением окунулась в бурные воды чувств, которые английский не мог дать в силу своей угловатости. Лоренс понимал больше, чем мог сказать, и сейчас ей не хватало возможности излить свое отношение к счетам за воду и электричество именно по-русски, что в общих чертах было ему понятно. Рэмси часто просил ее говорить по-русски в постели, но, к сожалению, для него ее страстный шепот не имел смысла.
Они договорились пообедать с ее матерью на променаде, в одном из открытых кафе, затянутых в декабре пленкой. Когда они подошли, Раиса уже ждала их за столиком. На ней было облегающее платье насыщенного цвета бильярдного сукна, словно она невольно решила отдать дань профессии Рэмси, и, если бы она не дополнила наряд аксессуарами цвета ночного неба, он мог бы выглядеть стильно. Впрочем, после встреченных ими на променаде старух в шубах под леопарда с визгливыми собачками под мышкой Раиса смотрелась как эталон хорошего вкуса.
Ирина остановила свой выбор на салате. Раиса ограничилась двумя тонкими хлебцами с лососевой икрой. Рэмси заказал маринованную селедку, суп из баранины и риса, котлету по-киевски и пиво. Раиса любила смотреть, как люди обжираются, но не могла смириться с несправедливостью последствий. Рэмси ел как свинья, но на нем не было ни грамма жира.
Рэмси любезно расспрашивал Раису о ее балетном прошлом, что позволило матери в очередной раз начать сетовать на то, что беременность и рождение Ирины положило конец ее карьере. Когда он задал вопрос о преподавательской работе, она с отвращением поведала о том, что современные американские дети не знают понятия
— Вы не находить партнера для игры в снукерс? — спросила она тем тоном, каким интересуются у пятилетнего ребенка, не нашел ли он товарищей для игры в шарики.
— После четырех последних турниров, из которых один я выиграл, а в трех дошел до финала, — ровным голосом ответил Рэмси, — думаю, я могу себе позволить несколько дней отдохнуть от снукерса.
На этом тема была закрыта.
Выпив третью порцию пива, Рэмси швырнул несчастному официанту платиновую карточку, а поскольку его манеры за столом были далеки от джентльменских, он не позаботился сложить салфетку, оставить приборы на тарелке и пожелать Раисе хорошего дня. Он кипел, его состояние Ирина назвала бы плохо скрываемой яростью.
— У твоего мужа, — сказала Раиса, проследовав рядом с дочерью за Рэмси, — своеобразные манеры.
Это была единственная фраза, сказанная матерью о спутнике жизни дочери до самого вечера, хотя его отсутствие во второй половине дня предоставляло широкие возможности для одобрений, осуждений и замечаний в его адрес. Раисе пришлось уйти со сцены в двадцать один год из-за рождения ребенка, но в душе она на всю жизнь осталась актрисой и не собиралась растрачивать свой драматический талант на единственного зрителя.
Рэмси вернулся, переполняемый решимостью, это его состояние было знакомо Ирине, видевшей его не на одном турнире. Он пригласил жену и тещу на ужин в шикарный ресторан, интерьер которого можно было даже назвать слишком кричащим и вычурным. На этот раз Раиса сделала внушительный заказ, что Ирина сочла хорошим знаком, однако знала наверняка, что ни одно блюдо мать не доест до конца.
Своего зятя Раиса потчевала рассказами о детстве его жены, прошедшем в атмосфере творчества. Она вела себя так, как должна вести себя теща, желающая установить контакт с мужем дочери. Именно это и пугало Ирину. Раиса следовала всем правилам протокола для такого случая. Она, казалось, была меньше горда своей дочерью и больше собой за то, что гордилась дочерью. Ирине доставляло большее удовольствие слышать это от матери, чем осознавать, как много она достигла в зрелом возрасте.
Когда подали основное блюдо — котлету, от которой Раиса откусила три маленьких кусочка, — разговор перешел в другое русло.
— Ну рассказывайте, — произнесла Раиса. — Как вы познакомились?
— Я работала с бывшей женой Рэмси, — ответила Ирина.
— Боже! — Раиса вскинула брови. — Как говорят американцы, интрига закручивается.
Бог мой, она грамматически верно построила фразу. Ни одной ошибки! Ирине захотелось повесить на грудь матери медаль.
— Нет, мама, интрига не закручивается. Когда Рэмси был женат на Джуд, мы были с ним просто друзья. Мы с Лоренсом ужинали с ними пару раз в год.
Упомянув имя на букву «Л», Ирина невольно дала матери право использовать его в речи.
— Так, — сказала Раиса. — Румси, значит, вы с Лоренсом друзья?
— Мы были друзьями, — терпеливо ответил тот.
— Но конечно, уже не сейчас, — констатировала Раиса.
— Не сказал бы, что мы приятели.
— Ирина, — продолжала она, скользнув взглядом между ними, — а как там Лоренс? Грустит?
— Лоренс, — Ирина вспомнила о мучительной встрече на квартире в Боро, — справляется.