Мир Дому. Трилогия
Шрифт:
Кощея.
Рисунок был большой. Занимая пространство от ребра до ребра, он был, пожалуй, сравним площадью со всей композицией. Даже рисунок этого создания – уже впечатлял, и Серега, рассматривая, подумал мельком, что встретиться с этой тварью не захотел бы ни за какие коврижки. Множество глаз, порой и в самых неожиданных местах… Тело – словно составлено из мелкий частей, рябит подробностями… Челюсть… наверняка – та самая, следы которой остались на тридцать третьем – огромная, словно ковш экскаватора, с рядами острейших зубов, на каждом из которых наколот человечек. И – фантастическое, прямо-таки невероятное количество конечностей по всему телу. Однако самое жуткое впечатление оставляли клешни. Две здоровенные клешни,
Он не помнил, сколько стоял так, запрокинув голову и зачарованно рассматривая чудовище. Время исчезло. Они остались один на один – он и Кощей. И Кощей, нависая сверху, давил своей массивностью, своей огромностью и невероятностью. Кощей… побеждал.
Что-то постучало по плечу. Серега вздрогнул, оборачиваясь – сзади стоял Знайка.
– Любуешься? – хмуро вопросил он.
– Ты тоже понял?.. – кивнув на стену, мрачно спросил Серега.
– Я у тебя за спиной минут десять стою, – ответил научник. – Уже и отснять успел. Тут не понять-то трудновато… Конечно, не все ясно – но многое. Да, наверное, это и есть Кощей. Кто ж еще. Но судя по тому, что сказал жрец – эта хреновина давно ушла с горизонта. И не его нам нужно бояться…
– Кого же? – нахмурился Сотников.
– Вот это, – и Знайка ткнул лучом фонаря в самый центр композиции, в облако с зачеркнутыми человечками. – Я потом все объясню. Но с горизонта нужно убираться немедленно.
Уйти с горизонта, как того требовал Знайка, обойма могла только через точку входа на Тайные Тропы. До подсобки на девятнадцатом километре добрались в рекордный срок – за час. И причиной был Знайка. Он всю дорогу торопил и погонял, несколько раз получил матюгами промеж ушей – но все же смог внушить необходимость такой скорости.
Пока обойма двигалась по горизонту, он, казалось, прислушивается к паутине, к ее гулу и отдаленным раскатам, втягивая голову в плечи всякий раз, когда ворчало особенно громко и продолжительно. Он словно ждал чего-то. Ждал – и до ужаса боялся. И лишь когда обойма нырнула в техническое помещение и по длинному наклонному тоннелю поднялась на два горизонта выше, он слегка успокоился.
На привал встали здесь же, на Тайных Тропах. На двадцать восьмом горизонте нашлась техническая связная комната. Разложились у плитки – и тогда Знайка и рассказал причины экстренной эвакуации.
– Еще когда Артем про деда Никиту упомянул – у меня шевельнулось… – прихлебывая из кружки чаек с конфетой вприкуску, начал он. – Но значения не придал. А потом, когда второго увидел – ка-а-ак даст по башке! Там старик… тут старик… и в палатках старики. Но самое главное – рост! Это не карлики, ребят. Это страшнее. Ты читал материалы по деду Никите, Темыч?..
– «Синдром Федосеева»?!. – моргнув, оторопело пробормотал Страшила. – Так вот оно что! И ты думаешь…
– Да, – кивнул Илья. – Его пробы у нас есть. А теперь есть и пробы здешних стариков. Если совпадут – будем думать, что делать дальше. Это ведь еще один крохотный шажок к разгадке. Возможно, придется организовать экспедицию на горизонт. Дело-то чрезвычайной важности…
– А я все думал – чего ты сломя башки назад рванул… – протянул Артем. – Ну и голова у вас, ведущий научный сотрудник…
Знайка самодовольно ухмыльнулся, принимая заслуженный комплимент.
– Значит, что… вся община подверглась? – уточнил Страшила. – Поголовно?..
– Не исключено. И, думаю, не по одному разу.
– Э, братва… Притормози… – оторопело проговорил Серега, слушая эту белиберду. – Вы всё о своем, да о своем… Никто не хочет пояснить – с чувством, с толком, с расстановкой – о чем речь? Кто
– А ты разве не знаешь, что фамилия деда Никиты – Федосеев? – удивился Илья.
Серега аж глазами захлопал. Признаться, ему и в голову не приходило узнавать фамилию. Всю жизнь – дед Никита да дед Никита. Примелькалось как-то, прижилось – а вот фамилией не озаботился…
– А между тем у деда нашего жизнь несладко пошла, – продолжал Знайка. – Сейчас-то никто уже не помнит, разговорчики только да смешки, что он-де старым уже родился – но в секретной части Оперативного это есть. Той, куда научники доступ имеют. Я эту тему года три назад разрабатывать начал. Дед Никита меня всегда интересовал – сколько я помню, он всегда выглядел как сейчас. И в семьдесят лет, и в восемьдесят… Вечный старик. Отец говорил, он и раньше был таким – а ведь батьке моему уже за пятьдесят.
– И сколько ему? – заинтриговано спросил Серега.
– Сейчас уже ближе к ста. Но не в этом суть, – покачал головой Знайка. – Тут другое… Когда ему стукнуло семнадцать, он вдруг начал стремительно стареть. За год прошел от пацана до старика. Чем и как лечить – не знали. Ждали вот-вот помрет. Однако – нет, не помер он. Состарился, но не умер. И все эти годы таким и живет – стариком.
– Состарился за год? – поразился Хенкель.
Знайка печально кивнул.
– Вы понимаете, что это значит? Только подумайте: стареть стремительно, каждый день своей жизни считать за месяц… Понимая, что жизнь твоя уходит не по капле, как у всех – а бьет струей! Фонтаном! И ладно, если б дошло до закономерного финала… Так нет. Организм состарился – но умирать не пожелал. И все эти годы дед Никита словно лямку тянет. И тащить тяжело – и бросить нельзя: мы должны найти средство от болезни, и потому дед Никита нужен нам живым. Он это знает – и старается. Живет.
Серега содрогнулся – то, что говорил Знайка, и в самом деле было страшно. Десятки лет жить дряхлым стариком, понимая, что у тебя украли твою жизнь. Твою молодость, твои мечты, возможности…
– Почему так получилось? – спросил он. – Вернее… ну… то есть… это же… – и замолчал, не в силах подобрать слова.
– Я тоже когда узнал – так же вот жабрами хлопал, – кивнул Илья.
– Как это вообще может быть?! – нашелся, наконец, Сотников. – Ведь это… это жуть же какая!
– Прорывы. Все дело в них, – ответил Знайка. – Дед Никита влетел где-то на нижних горизонтах. Локальный прорыв. Но мы просто не имеем права исключать возможности, что локальный прорыв однажды может стать общим. И тогда…
– Дом станет таким же, – мрачно сказал Дровосек. – Все мы…
– Общиной стариков… – кивнул Илья. – И пусть Дом защищен от прорывов – но ПСО ползает в Джунглях регулярно. Прорыв – и хана.
– А почему ты решил, что в племени все старики? – усомнился Маньяк. – Ну встретили мы дедов… так это ничего еще не значит.
– Все три тела – небольшого роста. Это раз, – начал загибать пальцы Знайка. – В ящике вместе с телом лежала кукла – вряд ли взрослому человеку положат куклу в погребальницу, да?.. Два. Но больше всего объясняет летопись на стене. Вот где по слогам расписано… – он достал планшетник, включил, мазнул несколько раз пальцем по экрану и протянул Лехе. – Смотри. Ясно же. Облачко – это прорыв. Маленькие человечки – заметь, каждый из них в два раза меньше обычного – дети. А черточки внизу головы – бороды! У летописца с символизмом полный порядок… Как еще изобразить ребенка, который в мгновение ока превратился в старичка? Только так. К тому же перечеркнуты они одной чертой. А вот тут, обрати внимание, – Знайка ткнул пальцем в рисунок ящика, где покоилось мертвое тело, – двумя, крест-накрест. Почему отличие? Да все по той же причине. Двумя чертами крест-накрест – смерть. Одной наискось – мгновенная старость. Все равно что смерть. Для человечка, который и не жил еще толком…