Мир Дому. Трилогия
Шрифт:
Мама с отцом сидели дома – ждали сына. После того, как Серегу в Академию отдали, батька взял обыкновение в пятницу, в день увольнительной, домой пораньше с работы возвращаться. Руководство с пониманием относилось – когда ж еще сына-то увидишь?..
Мама сразу захлопотала по хозяйству – ужин разогреть, мужиков накормить. Небось, казенная-то еда поперек горла уже стоит?.. Серега молчал – мама тут, мягко говоря, преувеличивала ужасы казармы. Впрочем, как и всегда. Кормили в Академии вкусно и сытно, четыре раза в день. Если же в спорте начинаешь
За ужином, как водится, доняли расспросами. Мама, понятное дело, все про свое: как кормят, какой распорядок, хорошо ли спит и высыпается ли, как преподаватели, строгие или нет… Отдельно – и с затаенной надеждой – спросила в конце, нет ли желания у любимого медвежонка на гражданку перевестись. Серега посмотрел на мать долгим взглядом, даже отвечать не стал. Отец же спрашивал чисто конкретно: как учеба, как успеваемость, что со спортом, как с товарищами складывается, как дела с психологом… Оно и понятно – у каждого своя епархия. Серега все как есть рассказывал – дела хорошо, ровно, успеваемость на уровне, спорт в гору, авторитет средь пацанов имеется. Успокоил.
После ужина посидели семейством на диване, поболтали о том о сем – и спать. Но перед сном, уже в кровати, Сергей, вспомнив о дневном своем намерении, все ж отца допытал.
– Бать, а расскажи про морфов.
Отец усмехнулся.
– Да ничего нового вроде и не прибавилось, Сереж… Ты ж раз двадцать эту сказку слыхал…
– Все равно интересно! – хоть и впрямь слышал не раз, но чуется, что в батькиных словах какой-то скрытый смысл есть… кажется, что вот-вот – и приоткроется что-то новое. – Ну расскажи, чего ты, пап…
– Помнишь, как сказка про Змея заканчивалась? – не стал противиться отец.
– Конечно! И победил Змей людей, и вверг земли во тьму. Так и не стало света на землях, один лишь мрак беспросветный. И поняли тогда свою ошибку люди. Да поздно.
…И пала тьма на земли людские. И забыли они все, чем жили раньше, забыли предков своих, и славные их дела, забыли про отцов и дедов – такое им стало наказание. А Змей смотрел да посмеивался. Не видать вам больше света белого. Не растить урожая богатого. И дети ваши без солнца будут больные и чахлые.
Но не пали они духом. Приспособились. Если волей тверд да в руках сила – и во тьме жить можно. Главное – чтоб в самом человеке свет был. Потеряли они память о прошлой своей жизни, но осталась другая память: о чести помнили и о совести, о том, что жить нужно дружно и в согласии, всем миром тяготы одолевать, один за всех и все за одного. Жизнь пошла не по слову темному, не от богатства и стяжательства – стали люди жить заветами, силой воинской, снова детей растить, на правильный путь наставлять. На крыса и ящера охотиться, рыбу ловить, свинок плодить да водоросли выращивать.
Не понравилось это Змею. Как же так?! Уже и тьму обрушил, лишил света последнего, а все равно живут, словно и всегда так жили. Снова начал злое творить. Взмахнул тысячей крыл – и выпустил механизмы железные. И сказал людям – вот те, кто найдет вас даже во тьме, те, кто совсем вас погубит. Имя им – контр'oллеры. В страхе отныне живите.
И пришли контр'oллеры. И стали людей искать-убивать,
Но во тьме, что Змей земли наполнил, не только люди жили. Поднялись из глубин те, кто мог с железными чудовищами на равных стоять. Звали их – морфы. Страшны были морфы своим обличием. Сто глаз вокруг головы, все видят, все во тьме различают. В руках – огонь, в ногах – неутомимость, в теле – сила великая. Но пуще того грозны волей своей и умением – не было им равных в деле ратном. Стали бить они контр'oллеров тысячами: махнут рукой – десяток долой, другой махнут – сотня. И воспряли духом люди, и встали за морфами, как за каменной стеной. И дрались с ордой железной смертным боем и отбросили ее от жилищ своих. И научили морфы людей тому, что сами умели – и вновь ушли во тьму, в самые глубокие ее глубины.
У них свой путь, у людей – свой.
Закончил батька рассказ – а сын уже и задремывает потихоньку. Тем более что и нового ничего не услыхал. Так оно и есть: сначала контр'oллеры пришли, а потом только морфы. Перепутал дед Никита, точно.
Сумрак скрыл серый бетон стен, выпукло обрисовав детали скудного интерьера, и оттого комната стала еще уютнее. Лежал Серега в своей кровати, в полудреме посматривал на абажур лампы, сквозь прикрытые веки маячащий желтым пятном, на маму, сидящую в своей любимой позе, с ногами на диване, на батьку за ширмой – и слушал свои неторопливые, проплывающие вяло, мысли.
А хорошо дома… Спокойно, уютно. Домашне. Пусть казарма для него теперь тоже дом, на долгие годы – но и родное гнездо так просто не отпускает. Иногда закрутит что-то внутри, потянет – хоть вой, так домой хочется. В первый год – сейчас он мог в этом себе признаться – невмоготу бывало. Но… что-то изменилось с некоторых пор. Теперь, во втором классе, куда легче. Родной дом – да, он по-прежнему стоял на первом месте. Но постепенно поднималось из глубины души понимание, что товарищи его по казарме – это второй дом и вторая семья. То самое боевое братство, о котором не переставая твердили Наставники. Сергей смутно понимал, что рано или поздно родительский дом отойдет на второй план; рано или поздно, став старше, он покинет его, уйдет во взрослую жизнь с ее делами и заботами, с боевой работой и взрослыми интересами. Что именно казарма и станет его настоящим домом.
Только не знал он еще, что произойдет это куда раньше, чем сам мог бы об этом подумать.
Глава 5. ОТЦОВСКОЕ СЛОВО
Окончание пятого класса и перевод из кадетского состава в курсантский ознаменовался первыми серьезными экзаменами. Ребята подросли и были уже достаточно взрослыми, чтобы оформиться со своими желаниями и хотелками. С первого курса учебные программы армейского и гражданского персонала круто расходились в разные стороны – начиналась специализация, начиналась работа с оружием, изучение машин, тактика, активные стрельбы и куча подобного материала. Все то, что гражданскому персоналу без надобности.