Мир Дому. Трилогия
Шрифт:
– Ты уверен? – спрашивает вдруг Док – и я вижу, что он догадался, куда собирается вести нас Комбриг. – Уверен, что они сумеют сдержать крысюков?
– У них нет выхода.
– Фабрика?
Комбриг кивает, и Док странно дергается лицом и бледнеет.
– Ну… тебе виднее.
– Перед финальным актом нашей драмы нужна точка катарсиса, – усмехается Комбриг. – И ты знаешь, что это Фабрика. Идем.
Док поворачивается к нам.
– Значит так, мужчины… и женщины. На дворе ночь, возле Фабрики работают разные системы, и смотреть на всю херню мы будем через решетки вентиляции. Ведем
Желающих «вон в то ведро» нет. Но мы переглядываемся и видим, что каждому из нас даже не то чтобы интересно – а как то-уже даже жутковато-таинственно. Куда поведут нас наши вожди и какую истину покажут?
Идем мы недолго – наша цель тут же, в Центральном модуле, и потому путешествие не затягивается. Затруднено оно лишь потому, что приходится вести узкими кишками четыре десятка народу. И постоянно следить, чтоб никто не отстал и не затерялся. Наконец, мы на месте. Мы стоим в узкой каверне, спрятанной между стенами Гексагона и уходящей дальше форменной крысиной тропой, где по одному едва протиснешься. Помещение небольшое – но сорок человек вполне вмещаются.
– Дальше идем по десять человек, больше там не поместится, – говорит Комбриг. – И это нихрена не развлекательная экскурсия. Я остаюсь – я просто не протиснусь в скафандре. Док с вами. Если кому-то станет хреново – тащите его как хотите.
Док морщится в ответ на это предложение, но деваться ему некуда, и мы – я, Смола, Технолог, Желтый, Пан, Шашлык, Гадюка, Красный, Дрозд и Сивый – ныряем в узкую каверну потерны.
– Щупайте стены, – говорит впереди Док. – Когда начнут теплеть, а потом запахнет мясом – значит, пришли.
Мы идем в темной кишке, слыша только друг друга. Бетонные коридоры холодят тела и души, здесь, оставшись в темноте, мысли принимают какой-то другой оборот. И мне вдруг хочется просто выбраться отсюда, уйти в Медотсек, ставший за эти дни уже почти родным, и лечь на свою мягкую теплую койку. Впрочем, я гоню эти мысли. До покоя ли сейчас? Да и теплая постель теперь только через революцию…
– Тихо всем! – шипит впереди Док. – Ни шороха!
Света становится больше – он течет внутрь через решетки в половину человеческого роста. Мы выходим в огромные короба вентиляции, под потолком Фабрики – сквозь решетку снизу смутно виднеется ползущая лента конвейера и четкие движения автоматизированных станков и агрегатов. И… почему-то густо воняет мясом. Точно, именно мясом. Откуда? Что за херня?!..
Док останавливается у третьего окошка-решетки, прижимает к лицу какую-то тряпку и кивает, приглашая нас. Я подхожу ближе. И вовремя.
Лента конвейера ползет прямо перед глазами. Чуть дальше она загибается под косым углом и в ход вступает механика Фабрики. А перемещаемый ею материал сейчас медленно ползет над прорезиненной лентой, регулярно ошпариваемой густым паром из подведенных рукавов-брандспойтов. Материал висит, закрепленный на двух крюках, прочно прихвативших его за подмышки. Материал – крысюки. Их лиц не видно, заметны только болтающиеся
– Бля-я-я… – едва открывая рот, шепчет рядом Гадюка, – что за херня?!..
Поворот – и труп, покачиваясь, разворачивается и уплывает дальше. А из дырки, откуда выныривает лента конвейера, показывается следующий. Только уже без стрючка.
– Это Белка! – хрипло говорит Гадюка. – Она вчера умерла. Дура, сама аборт сделала – и кровью истекла.
– Идем дальше, – шепчет Док.
Мы осторожно ползем под потолком вслед Белке. Движемся к плавному изгибу конвейера. Уже слышатся влажные звуки, сочные вязкие удары о твердое, звонкие звуки острой стали, задевающей кости, – и я начинаю понимать, для чего Гексагону нужна Фабрика. Начинаю понимать – но все еще отказываюсь верить…
– Белку утром забрали из морга, – тихо говорит Док. – Анализы были готовы несколько часов назад, никаких инфекций и передающихся патологий, и никакого вскрытия, незачем. А тот, – он показывает на проплывающее мимо тело, – с Морильни. Отбраковали с компоста. Если номер болен каким-либо инфекционным заболеванием – его не кидают на компост сразу. Сначала он проходит более тщательную обработку. Да вы смотрите, смотрите. Впитывайте.
И мы впитываем. Белка покачивается, входя в поворот, лента чуть притормаживает, сбоку мягко выезжают по две клешни и впиваются в мертвое тело. Труп останавливается – останавливаемся и мы.
Навстречу Белке разворачиваются два проворно снующих агрегата, напоминающих руки, отрастившие длинные гибкие пальцы. Каждый украшен какой-то движущейся деталью – но внимание привлекают только сверкающие циркулярные диски, торчащие тут же, острющие даже на вид ножи и хищно загнутые когти.
Звенит металл, влажно хлюпает вскрытая брюшина, мерзко и склизко подаются под напором когтей потроха. Визжит диск, хрустят кости, во все стороны летит крошка мяса и брызги крови. Ливер падает в подъехавшее корыто, ножи и когти подчищают тело. Быстро мелькает что-то длинное – и голова отлетает в сетку, подставленную машиной. Конвейер вздрагивает, и останки Белки снова движутся вперед
– Идем дальше, – говорит Док. – Теперь выварка. И не блевать мне тут! А если блюете – так будьте добры в себя! Здесь мало датчиков на звук – а вот на постороннюю биохимию сколько угодно. Это Фабрика, тут лишнего не нужно…
Я смотрю ему в затылок и чувствую настоящую ненависть. Док – свой… но сейчас я его ненавижу. За этот спокойный тон, за знание того, что здесь происходит, и к чему я вроде бы готов – но принимать не хочу.
– Опаливать? – деловито интересуется Шашлык. Специалист, сука, сразу видно…
– А то как же.
«А то как же» появляется перед болтающейся тушкой – это раскрывшийся металлический короб. Тело вплывает внутрь, лязг, пластины дверных заслонок съезжаются. Гул пламени, идущего под давлением. Вонь паленых волос доносится даже до нас. Камера раскрывает выпускные двери, и Белка, вся в разводах копоти, плывет дальше.
– Сейчас уберут кожу и ногти, – Док говорит это механически, совсем как машины, обрабатывающие бывшую шлюху. – Сука… Так ведь и не смог привыкнуть…