Мир Гаора. 5 книга. Ургайя
Шрифт:
– Да, хозяин, – тихо ответил раб.
Однако, зашугали мальчишку качественно, или от природы такой? Да нет, вроде в детстве был бойким и весёлым, ну, да сейчас это неважно.
Войдя в комнату, Нурган остановился, быстрым взглядом проверил приготовленную на столе, к сожалению, небольшую, потому что всего нужного достать не удалось, груду коробочек и пузырьков и обернулся к рабу.
– Ты когда-нибудь был домашним рабом?
– Да, хозяин.
Нурган удовлетворённо кивнул.
– Значит, всё знаешь. Будешь убирать квартиру и вообще…
– Да, хозяин.
Раб явно ждал следующих распоряжений, но Нурган медлил. Как сказать этому тощему перепуганному мальчишке,
– Когда ты в последний раз пил «зелёнку»?
Раб удивлённо посмотрел на него.
– Прошу прощения, хозяин, что это?
Нурган усмехнулся.
– Зелёное густое питьё, вам его для работы дают.
Раб обрадовано улыбнулся.
– Вчера, хозяин.
Нурган нахмурился, и раб осторожно попятился, пытаясь уйти от ожидаемого удара.
– Стоять! – гаркнул Нурган.
Внезапно вспыхнувшая нерассуждающая злоба помогла собраться, и он заговорил резко и уже без обиняков. Раб испуганно кивал, глядя на него блестящими от слёз глазами, и только тихо повторял:
– Да, хозяин… Слушаюсь, хозяин…
Отдав все необходимые распоряжения, Нурган немного успокоился.
– И ещё. Как тебя называли… там?
– Младшим, хозяин, – настороженно ответил раб.
Нурган поморщился.
– Не годится. Ладно, потом придумаю. Ты всё понял?
– Да, хозяин, – поклонился раб.
– Повтори, – потребовал Нурган.
К его удивлению, раб ничего не перепутал, повторив чётко, по пунктам, все задания. Видно, Старший всё-таки не зря свой паёк ест, выдрессировал мальчишку. Но на всякий случай, он пригрозил неопределённо жутким наказанием за промахи и упущения и ушёл. И только в машине позволил себе с размаху ударить кулаком по рулю. Проклятье! И этот… это перепуганное дерьмо – его брат?! Самый младший, когда уже все уверены, что больше не будет и вдруг рождается… любимых называют Мизинчиками, а нелюбимых Последышами и Поскрёбышами. Мизинчик, мизинец, самый бесполезный из пальцев, а не отрежешь, и ни для чего не нужен, а без него урод или инвалид. Проклятье!
* * *
Дамхар. Усадьба капитана Корранта
572 год
Зима
4 декада
5 день
Гаор проснулся от знакомого утреннего шума, откинул одеяло и попытался сесть. Когда в его повалушу заглянули, он уже встал и стоял возле нар, пошатываясь и готовясь сделать свой первый шаг.
– Старшая Мать! – зашумели вокруг голоса. – Сам встал!
– Ну, паря, давай!
– Н-ну…!
И под этот дружный, радостный гомон его подхватили под руки и помогли сделать эти самые трудные первые шаги.
Гаор сам не ждал, что сможет дойти, что справится, не упадёт, не потеряет сознания, и, в конце концов, окажется за общим столом, на своём месте, перед миской с кашей, щедро политой молоком, и ложка… И ложка
К концу завтрака он проморгался и немного пришёл в себя, и, хотя слова сливались в сплошной плохо различимый шум, но всё-таки понял, что ему надо идти подметать двор. И поев, Гаор пошёл в свою повалушу, медленно, то и дело присаживаясь отдохнуть, оделся, тоже в привычное, памятное по прежней жизни в Дамхаре, кое-как застелил постель, прошёл через опустевшую кухню и вышел в ослепительно белый мир, ожёгший ему лицо морозом.
Где он взял метлу, кто и как сказал ему, куда и откуда мести, да и саму работу Гаор потом так и не смог толком вспомнить. Был только обжигающий лицо холод, пронзительное белое сияние вокруг и красный, как налитый кровью, диск солнца над забором и крышами построек. Временами всё как исчезало, но, опомнившись, он обнаруживал себя стоящим с метлой в руках. Вокруг что-то происходило, иногда он даже узнавал заговаривавших с ним и даже отвечал им, но… тоже потом ничего не мог толком вспомнить. Вдруг возник рядом закутанный черноглазый мальчишка, чем-то похожий на Гарвингжайла, каким тот был совсем давно, и стал бить его, требуя быстрой работы. А что это хозяйский бастард, Гаор вспомнил, когда вопящего мальчишку увёл за ухо Тумак. Гаор успел подумать, что зря это Тумак, ведь выпорют Тумака, и снова всё утонуло в белом ледяном сиянии.
К собственному удивлению, он довольно быстро очухался, и уже к обеду вполне сознательно перестал скрести метлой по одному и тому же месту. И уже не вздрагивал от собачьего лая, мгновенно покрываясь противным липким потом, и даже вспомнил кличку: Полкан. А пёс всё прыгал вокруг него, тыкал носом, и Гаор радовался, что был слишком слаб и не ударил собаку, ведь убил бы, науку эту Рарг в него намертво вколотил. А сейчас вспомнил и ничего, даже…
– Рыжий! – позвала его с крыльца распатланная девчонка.
Гаор посмотрел на неё и тоже вспомнил. Трёпка.
– Чего тебе?
– Обедать иди.
А через двор от сараев, хлевов и прочих служб торопились люди в овчинных полушубках, старых армейских и самодельных стёганых куртках. Визжал под кирзовыми армейскими сапогами и поселковыми войлочными валенками утоптанный снег. Румяные знакомые лица…
И в кухню Гаор ввалился в этой весело гомонящей в предвкушении обеда толпе. Как все, повесил на гвоздь у двери телягу, скинул кирзачи, в общей толкотне у рукомойника ополоснул руки и сел за стол.
– Держи, – протянули ему горячую, наполненную до краёв густой похлёбкой миску.
– Оклемался никак? – спросила Нянька, глядя, как он ест, азартно, наравне со всеми.
Гаор с сожалением оглядел опустевшую миску и кивнул:
– Да, Старшая Мать.
– Тады в гараж иди работать.
Он молча кивнул, принимаясь за кашу.
Да, всё правильно, его работа в гараже, ему и так дали полдня, чтобы очухался и очунелся. И нашенская, родная, да, только теперь понял по-настоящему, родная речь безбоязненно звучит вокруг, понятная и близкая. Да, он вернулся, к своим, домой, дом – не стены, а живущие в нём. И… и мир дому и всем живущим в нём. Скажи это, и тебе ответят: и тебе мир. Сколько ему не отмерит Огонь, но он будет среди своих.