Мир Гаора

Зубачева Татьяна Николаевна

– Да, Нянька, - ответил хозяин, - забирай его и устраивай. А остальное всё завтра. Двое суток в дороге.

– А и понятно, - без малейшего намёка на приниженность ответила женщина.
– Ступай, хозяин, тебе тоже с дороги всё готово уже.

– Это когда же успели?
– весело спросил Ридург.

– А то не ждали тебя, - с сердитой лаской в голосе ответила Нянька.
– Эй, девки, вы где?

– Да, здесь мы, здесь, - из темноты к ним подбежала молодая светловолосая рабыня в белой кофте и длинной юбке, - с приездом,

хозяин, заждались мы вас, всё готово уже, хозяйка ждёт.

– Иду, - Ридург потрепал Няньку по плечу.
– Чтоб у тебя и оплошки были... Рыжий, машину в гараж загони и до утра отдыхай, остальное завтра.

– Да, хозяин, - пробормотал ему в спину Гаор.

А гараж здесь где?

– Ну и чего стоишь?
– сурово спросила его Нянька.
– Слышал, что сказано, так сполняй.

– А гараж где?
– ответил вопросом Гаор.

– А вона, оглянись. Эй, Трёпка, покажешь ему, потом в кухню отведёшь.

– Ага, - ответила возникшая из темноты девчонка в одной рубашке-безрукавке до колен и с растрёпанными, беспорядочно падавшими ей на плечи волосами.

"Трёпка - это... ну да, растрёпанная, и впрямь похожа", - весело подумал Гаор.

Первая растерянность прошла, и он спокойно пошёл за девчонкой к одному из строений. Широкие ворота не заперты, вернее, только щеколда наброшена. И пока он снимал её, раскрывал ворота, нашаривал выключатель и включал свет, Трёпка выкладывала ему, что это Старшая Мать, её все слушаются, а хозяин её Нянькой зовёт, она его ещё дитём нянчила, а хозяйка по хозяйству мало встревает, даже быват за весь день на чёрный двор не выйдет, сидит себе и бумаги пишет да читает, пишет да читает, а жить здесь хорошо, её вот в давнюю зиму купили, и так-то хорошо тута, а после Старшей Матери другая Мать, её ещё Большухой кличут, она и за едой, и за одежей следит, а ты, Полкан, отойди, а то неровен час под колеса попадёшь... Под её неумолчный, как журчание ручейка, говор Гаор осмотрелся в гараже, отметил, что сделано всё с умом и по делу, рассчитан гараж на три машины, но стоит только легковушка с большим багажником, и, похоже, рядом с ней как раз место для фургончика. Он поставил фургон на место, выключил свет - вся работа по разгрузке и регулировке будет завтра, а сегодня ему отдыхать разрешили - и закрыл двери, как и было, на щеколду.

Трёпка ухватила его за руку и повела. Полкан шёл рядом, время от времени тыкая Гаора носом и помахивая хвостом. Собак Гаор не то что не любил, а просто никогда не имел с ними дела, если не считать волкоподобных собак охраны на гауптвахте, притравленных на человека и вызывавших ужас у заключенных, и потому тычки Полкана заставляли его вздрагивать. Они поднялись на невысокое крыльцо - Полкан отстал от них, чему Гаор безусловно обрадовался - Трёпка толкнула дверь и ввела его в наполненную светом, шумом голосов и запахами еды кухню.

– А вот и мы, - весело сказала Трёпка.

– Мир дому и всем в доме, - поздоровался Гаор, оглядывая повернувшихся

к нему от стола людей, мужчин и женщин, но все с клеймами и в ошейниках.

– И тебе мир, - ответили ему.

А женщина, одетая, как и Старшая Мать, но без платка на плечах, сразу стала командовать.

– Ты сапоги-то сними, вона у порога оставь и к столу садись. Голоден небось.

– Спасибо, Мать, - ответил Гаор, снимая сапоги и выставляя их в ряд таких же сапог у стены.

Портянки он смотал и сунул в сапоги. С другой стороны двери у косяка висел рукомойник, напомнивший ему фронтовые самоделки, а рядом полотенце. Гаор с наслаждением умылся и ополоснул руки, вытерся и уже тогда подошёл к столу.

– Садись, - указали ему место между двумя молодыми мужчинами и перед ним поставили миску с кашей, а в кружку налили... молока.

– Ложки нет никак? Трёпка, ложку ему дай, - распоряжалась Мать, - ты ешь, потом всё расскажешь.

Ну, про еду ему можно было и не говорить, что ему за весь день за рулём и два бутерброда? И Гаор ел жадно, даже не разбирая вкуса и не замечая сидящих рядом.

– Ты мотри, наголодался как, - удивилась сидевшая напротив женщина, - ты откуда ж будешь?

– Из Аргата, - ответил с полным ртом Гаор.

– Никак голодом тебя там морили, - засмеялись за столом.

– Да не спеши, паря, не отымут.

– А чо, голодно тама?

– А зовёшься как?

Гаор с сожалением оглядел опустевшую миску и ответил.

– Рыжий.

– А, ну ясно.

– Большуха, ты ему ещё подложи, - распорядилась Нянька.
– А материно имя какое?

"Началось", - с тоской подумал Гаор, понимая, что сейчас неизбежно возникнет его обращение и вопрос: за что? Но отвечать надо, и отвечать правду, потому что соврать он не сумеет, и всё равно правда выплывет.

– Я не помню матери, - ответил он, принимая заново наполненную миску.

– Чего так?

– Матерь родную забыл?!

– Как так?

– Меня в пять лет у неё забрали, - ответил Гаор, уже спокойнее принимаясь за еду, - и помнить запретили.

За столом перегнулись.

– Галчонок никак?

– Так ты ж вона, рыжий.

– Кто ты, парень?

Гаор вздохнул, приканчивая кашу и вытряхивая в рот последние капли молока. Его ответа ждали, и он решил ответить так, чтобы уж больше его не спрашивали об этом.

– Я бастард, - начал он.

Ему ответили молчаливыми понимающими кивками - здешние явно знали, что это такое, но столь же явно ждали продолжения.

– Отец меня в пять лет забрал у матери, больше я её не видел и ничего не знаю о ней, помнить мне ее запретили, отбили мне память о ней. А потом... отцу были нужны деньги, - вдруг пришли эти жёсткие, правильные в своей неприкрытой циничной сути слова, - и отец продал меня в рабство. Вот и всё.

За столом воцарилось молчание, будто его не поняли, не могли, не хотели понять.