Мир Гаора
Шрифт:
Гаор разозлился.
К нему действительно ночью приходили. Он уже спал, когда его осторожно тронули за волосы, погладили, перебирая кудри. И по этой ласке, памятной ещё со сторрамовской вещевой кладовки, он понял, что это женщина из третьей спальни: там были не просто "купленные", а поселковые. Он, не открывая глаз, поймал её за руку, мягко потянул на себя, поворачиваясь на бок. Она легко, с привычной ловкостью скользнула к нему под одеяло. Свободной рукой он натянул одеяло им на головы, чтоб поговорить, но она, догадавшись о его намерениях, слегка
– Спасибо, любая моя.
И услышал такое же почти неслышное.
– Тебе спасибо, любый мой.
И ушла она так же неслышно, как и пришла.
Так эта теперь выспрашивать вздумала. Ей-то чего?! Или тоже понаушничать решила?
– Это ты была? Нет? Так какое тебе дело?
Она нахмурилась и пренебрежительно повела плечом.
– Мог и получше поселковой себе найти. Ты ж личный всё-таки.
Гаор зло усмехнулся.
– Ревнуешь?
– А ты не задирайся, - посоветовала ему Первушка.
– Я тоже кое-что могу. Мигну кому надо, и не будет тебя.
– На торги отправят, - рассмеялся Гаор, - да хоть сейчас. Тоже, испугала.
– Дурак, - вздохнула она с насмешливой жалостью.
– Думаешь, только собаки есть? Забав много. Ардинайлы не продают никого. Только на утилизацию сдают. Если остаётся, что сдать. Понял?
– Понял, - кивнул он и встал.
– За лечение спасибо, и что про забавы сказала тоже, а остальное... я уж сам как-нибудь разберусь.
– Разбирайся, - кивнула она.
– Категорию ты уже потерял. Береги, что осталось.
Он молча натянул футболку, взял куртку и ушёл. Вот ведь стерва, по самому больному ему врезала. Когда отпали наклейки, он в душе - благо, кабинки есть - рассмотрел себя. И понял, что полной первой больше не получит. Конечно, струпья отпадут, шрамы побледнеют, но останутся. Хорошо хоть, ни мышцы, ни суставы нигде не стянуло, а то бы и второй - ограниченно здоров - не было бы. Вот чёрт, он так надеялся, что за год, ну полтора, окупит свою цену и его перепродадут. Ведь все, и у Сторрама, и в отстойнике, говорили об этом. А со второй категорией, всего в шрамах, кто и за сколько его купит? И каждая тренировка с собаками добавит ему шрамов. И о каких это ещё забавах она говорила? Похоже, и в этом Седой прав: всегда найдётся более страшное.
Сходив в душ, переодевшись и отдав Снежке футболку для починки, Гаор сидел в курилке и мрачно курил. Ныли уставшие мышцы, зудели свежие и старые синяки и ссадины. На душе было хреново - не то слово. Остальные ещё на работе, и он сидел в одиночестве. Сейчас бы напиться, или подраться, или... да чего ни придумай, ни хрена всё равно не будет. Покуришь, пожрёшь, ну, ещё покуришь, ну... даже поговорить не с кем. "Родовые" брезгуют, а "купленные" боятся. Да на хрена ему эти "родовые", твари клеймёные, оно и видно, что отстойника не пробовали. В камере им бы спесь живо сбили. Каждый
– Эй, Дамхарец, - негромко позвал его от двери женский голос.
– Дай покурить.
– Я Рыжий, - ответил он, не поворачивая головы.
– А по мне хоть Чуней зовись, покурить прошу.
"Поселковое" слово заставило его посмотреть на просителя, вернее, просительницу. Черноволосая и остроносая, в таком же, как у Цветика, коротком и сильно декольтированном только бордовом - цвет Орвантера или Первого Старого, сразу вспомнил Гаор - платье с белыми фартучком и наколкой, в туфлях на высоких каблуках, она смотрела на него вызывающе и насмешливо. Гаор уже знал, что женщинам сигарет не выдают, но не слышал, чтобы угощать запрещалось, и потому молча достал из нагрудного кармана пачку, вытряхнул на ладонь сигарету и протянул ей.
Она подошла и взяла сигарету, прикурила от вмонтированной в стену возле двери зажигалки.
– Подвинься.
В курилке они были вдвоём, так ей что, другого места на круговой скамье нету? В другое время он бы, может, и поигрался с ней в эти игры, известные ему ещё с училища, но сейчас не под настроение.
– Пошла ты...
– Грубиян, - вздохнула она, садясь рядом с ним.
– На кого злишься, Дамхарец? Лучше порадуйся.
– Чему?
– угрюмо поинтересовался Гаор.
– А что жив, - она усмехнулась.
– Мало тебе, что ли? Вон тебя, и бьют каждый день, и собаками травили, а ты жив. И даже Самого из-за тебя выпороли. Другой бы по потолку от радости ходил, а ты... А ты чего сбежал тогда? Тебе ж Фрегор хотел первый удар дать. Отвёл бы душу, - она снова усмехнулась.
– Глядишь, Сам бы и не встал. Чего сбежал?
События того дня Гаор помнил хорошо, и помнил, что его увёл Рарг. Удачно увёл, не дал ему на неповиновение пойти. Но ей он ответил по-другому.
– Я не палач.
Она глубоко затянулась и медленно выпустила дым.
– Это пока не приказали тебе. А прикажут, и куда ты денешься?
И Гаор невольно кивнул, соглашаясь. Да, прикажут и... всё, вот он и будет край его, за которым уже только смерть, и никакие тренировки у Рарга не спасут и не помогут.
Она вытянула, скрестив в щиколотках, длинные красивые ноги.
– Живи, пока жив, Дамхарец.
И покосилась на него, проверяя впечатление. Гаор невольно усмехнулся. Ишь, как без мыла лезет. Ну, и хрен со всем, может, и впрямь...
В дверях курилки возник Мажордом. Гаор спокойно встретил его пристальный взгляд. Он в рубашке и штанах, на ногах шлёпки, курит в отведённом для этого месте, по-поселковому не говорит. Придраться не к чему. Продолжала спокойно курить и женщина.
– Иди, переоденься, - разжал губы Мажордом.
– Ты больше не нужна.