Мир Гаора
Шрифт:
– А... вчерашнему какую поставили?
– спросил Чеграш.
– Слышал?
– Слышал, - кивнул Гаор, - три-один-шесть.
– Нуу?
– изумились парни.
– Они чо там, охренели?
– Такое творил и здоровый?
– Это как же это, Седой?
– Во, дурни!
– Да ну их, категории эти, - вмешался ещё один слушатель.
– А то не знаете ничего, мальцы с поля!
– Мы то знаем, - засмеялся Зима, - это вон,
– Ну, так поживёт, узнает, - кивнул Бурнаш.
– Ты, Рыжий, про этот, зоопарк, лучше поври. Посмеёмся хоть. А вот правду врут, что есть птица, а клюв у неё больше неё самой?
Гаор свёл брови, припоминая, и радостно улыбнулся.
– Вспомнил! Есть такая. Тукан называется.
– Ух, ты!
– восхитился Бурнаш.
– И кого она ентим клювом тукает?
– Айда наверх, - предложил Чеграш, - там свободнее.
– Иди, - кивнул Гаору Седой и улыбнулся.
– И про пингвинов расскажи.
– Главное, про страуса не забыть, - весело отозвался Гаор, перебираясь на верхние нары.
– Валяй, - распорядился Бурнаш, когда они, наконец, разместились на верхних нарах, согнав спящих. Продрыхаться и ночью можно, а потрепаться только днём.
Гаор оглядел слушателей и начал рассказ. В училище, в казармах, даже на фронте, тоже вот так в свободную долю трепались обо всём. Кто что видел, слышал. Даже в Чёрном Ущелье, лежа в каменном мешке. А уж в госпитале и вовсе больше нечем заняться.
Слушали его азартно, тут же комментируя и находя похожих.
– Во, ребя, гля, у Лыска, тож ласты.
– Ну, ты, подбери клюв.
А когда Гаор худо-бедно, но изобразил крик попугая, да ещё рассказал, чему их выучить можно, то хохот грянул такой, что снизу рявкнул Слон.
– А ну тихо, придурки! Накличете на свою задницу!
– Скворца вот тоже, грят, учат.
– Ага, я помню, у нас был такой, в посёлке. Так его про управляющего петь выучили и отпустили.
– Сильно пороли?
– А кого? Птицы вольно поют, мы им не указчики.
Трепались бы до ужина, но тут привели новенького. И Гаор с изумлением увидел, как его слова мгновенно претворились в действие.
Новичок поздоровался, Слон сказал, что на нарах занято, и показал ему место у стены. Тот кивнул и повернул уже туда, как его перехватили оба мальца.
– Слона сделать?
– сразу спросили они без предисловий.
– Чего?
– удивился новичок.
– А вот чего!
– и Малец, ухватив новичка за нос, с силой пригнул его голову книзу.
– Да я вас!
– отбросил новичок мальцов.
– Да ты чо, паря, не знашь?
– ржали на нарах.
– У слона хобот до земли!
– Оттянули б тебе, ты б им брёвна носил!
– И монетки из земли выковыривал!
Хохотнул, укладываясь на своё место, и Слон.
– Даа, братцы, - вздохнул, отсмеявшись, Лысок.
– Хобот у Слона - великое дело, вмажет так вмажет!
Все опять заржали.
Гаор слез вниз и пошёл напиться. Вот дьявольщина, лоб с губой зажили, так теперь, где укололи, свербит. И чего вкололи? И спросить не у кого. Этого и Седой может не знать. А чесать нельзя, дураку понятно, занести в укол заразу легче лёгкого, ещё в училище один, когда их от малярии прививали, дочесался до сепсиса, так им и не сказали, вышел парень из лазарета, или... нет, надо вот что сейчас. А то, в самом деле, продадут завтра, так чтоб знать, хоть как поздороваться. Чтоб сразу бить не начали.
Он нашёл Чеграша и сразу приступил к делу.
– Чеграш, а что это?
– и по возможности повторил фразу приветствия.
– Здоваются так, - недоумённо посмотрел на него Чеграш.
– Ты что, Рыжий, совсем ни бум-бум.
– В этом да, - не стал спорить с очевидным Гаор.
– Ну-ка научи.
С третьей попытки он освоил и повторил совсем чисто.
– Мир дому и всем в доме, - и спросил.
– А значит чего? На каком это языке?
– На нашенском, - ещё больше удивился Чеграш.
– Ну, на нашем. Мы так говорим.
Но перевести удалось только с общей помощью. Уроком языка заинтересовались остальные. И Гаора засыпали массой слов "на нашем" и объяснениями, чего это такое будет "по-ихнему".
– Да, - кивнул ему Седой, когда Гаор взмолился о передышке, что он столько за раз не запомнит, и сел отдохнуть рядом.
– Пятьсот лет прошло, а есть "мы" и "они". У народа память долгая.
– Да. Я помню по истории. "Люди" и "дикари", потом... "аборигены", "або", так?
– Так, - кивнул Седой, - но привыкай, тебе теперь здесь "мы". Кровь перемешалась, а память нет. Понял?
– За "або" врежут?
– На кого нарвёшься. Всё, - легко встал Седой, - еду везут. Потом договорим.
Ужин, поверка, одеяла. Спина и ягодица зудели всё сильнее, И Гаор никак не мог улечься поудобнее. Но и не поворочаешься шибко, остальным-то...