Мир-о-творец
Шрифт:
Засадный полк, стоявший ближе к лесу, шелохнулся и, действуя по заранее утвержденному плану, пошел в атаку. Но не тут-то было.
Баталия легионной пехоты замерла.
Легионеры со щитами припали на колено. С той стороны, откуда началась атака. А стрельцы, расположенные внутри построения, начали палить в эту лаву литовских помещиков. Не очень большую, всадников в четыреста…
Залп. Залп. Залп.
Быстрые.
Частые.
Шеренги просто менялись внутри «коробки», давая очень плотный обстрел из своих длинноствольных аркебуз. Не мушкеты, конечно. Но били много дальше и точнее обычных своих товарок.
Секунд тридцать такой пальбы.
И засадный полк резко отвернул в сторону, максимально ускорившись. Слишком уж показательные потери. И ладно бы в целом по полку. Нет. Прямо перед твоими глазами. Отчего боеспособность полка резко сдулась. И десяти процентов личного состава не поразило огнем, как он обратился в бегство. Тем более, что совсем недавно все шляхтичи видели, что осталось от передового полка и оттого сильно деморализовались…
Отразив атаку, легионная баталия промедлила с минуту, наводя порядок в своих рядах, и вновь двинулась вперед. Мерно. Спокойно. Уверенно. Под барабанный бой, словно метроном давящий на психику шляхетского войска.
– Нужно немедленно атаковать!
– Да ты сам видел, что они сделали!
– Нас много! Раздавим!
Завертелись горячие дебаты. Пока, наконец, бледный как полотно король не тронул своего коня вперед.
– Кто не трус – за мной! – рявкнул он.
Какой же шляхтич признается в том, что он боится? Правильно. Никакой. Вот все войско и устремилось за Сигизмундом.
Чего ему стоил этот поступок – не пересказать.
Всю свою жизнь он был труслив, осторожен и выдержан. Никогда не совершал решительных поступков. Но тут… ему вдруг стало страшно. Настолько страшно, что он испугался отступать. Ведь если он сейчас сбежит с поля боя, то потеряет авторитет среди воинства. И его свои же сдадут Андрею. Во всяком случае, эта мысль пронзила ему мозг. И, едва не потеряв сознания от страха, он ринулся вперед, увлекая за собой войско…
Вот легионная пехота втянулась в поле и пошла вперед. Строго сохраняя равнение.
Следом за ними стали «просачиваться» уланы, рейтары, сипахи и черкесы. Последних, кстати, даже к крещению приводить не требовалось, так как они в то время еще ислам не приняли. И держались византийского обряда.
Но конница Императора не успевала полноценно втянуться. Только обозначила свое присутствие. Как вся лава польско-литовского шляхетского войска налетело на легион.
Ну… как налетела? Попыталось.
Потому что пальба началась знатная. Во фронт и фланги. А в той толчее свой-чужой можно и перепутать. Даже несмотря на уставные опознавательные цвета да знаки. Из-за чего все всадники Андрея не лезли на рожон, накапливая за линией пехоты. Благо, что туда почти не просачивались шляхтичи. Очень уж плотная пальба велась.
Минута.
И войско Сигизмунда отхлынуло, откатившись. Так и не достигнув успеха. Плотное пехотное построение – крепкий орешек для такой конницы.
Легион вновь продолжил движение вперед. Время от времени останавливаясь и постреливая. Через что выдавливал неприятеля все дальше и дальше.
Наконец, улучшив момент, сам Андрей повел вперед всю конницу. Верхом на своем дестриэ. По правому флангу,
За ним следом устремились уланы, опустив свои пики. И остальные.
Командир пехотной баталии это заметил и отдал соответствующие приказы, запретив стрелять на этот фланг. Так что, у Андрея с уланами получилось нормально разогнаться и ударить – в копья. Натиском. Выбив разом около двухсот всадников. С фатальными последствиями практически для каждого. Ведь клееная пика с упора прошивала легкий степной щит и кольчугу с телом словно никакой преграды и не имелось. Словно палкой ткнули в свежее говно…
Раз.
И врубились.
А следом все остальные. Перейдя на белое оружие – тяжелые и длинные военные рапиры. Мало отличимые по своему виду и действию от кирасирских палашей Наполеоновских войн…
Глава 4
1560 год, 26 мая, Лондон
Елизавета после того неприятного разговора с Фрэнсисом Уолсингемом успокоилась. Он демонстративно уступил необходимости и стал предельно услужлив. Ни разу более не пытаясь оспорить ее приказ. Став прекрасным исполнителем ее воли. Когда спрашивали – высказывался, строго по делу. Когда нет – молчал и вежливо улыбался.
Красота.
Да и остальное окружение стало более покладистым, что ли. Во всяком случае, ей так показалось. Например, иной раз Королеве приходилось иметь острые разговоры с фактическим руководителем англиканской церкви. Главой то была она сама. Но теперь он казался смиренным и уступчивым, как и полагается быть настоящему священнику перед лицом особы королевской крови. В представлении Елизаветы, разумеется.
– Неужели все наладилось? – посещали ее в этот месяц мысли.
Поначалу робко и как-то озираясь по сторонам.
Но чем дальше, тем чаще и увереннее они заходили ей в голову. Ведь поводов для беспокойства не наблюдалось.
В этом ее настроении не было ничего необычного и неожиданного.
Как человек получает информацию?
Через так называемые три круга.
Первый – это уважаемые, авторитетные источники со стороны. К сожалению, несмотря на все стремления деятелей науки искоренить привычку ориентироваться на авторитетов, для человека это естественно. Более того – неискоренимо. Как малый ребенок слушает родителей, не подвергая их слова сомнению. Так и позже, держась того или иного авторитета, вполне разумный и здравый человек даже в седой старости может слепо следовать за ним.
Второй – это собственный круг общения, который у самых рьяных болтунов обычно не превышает двухсот человек. Обычно же меньше или сильно меньше сотни. Как правило это люди, с которым идет эпизодическое общение и некий жизненный опыт позволяет оценивать их в позитивном ключе. В той или иной степени, конечно.
Третий – это самые близкие люди.
Если эти круги противоречат друг другу или высказывают противоречивые мнения, то у человека появляются сомнения. Он будет пытаться как-то отреагировать на ситуацию, и даже, возможно, разобраться, проверить, подумать… Если же по всем каналам поступает только однородная и не противоречивая информация, то человек успокаивается и утверждается в правоте той картины кусочка мира, которую перед ним рисуют.