Мир полуночи. Партизаны Луны

Александр Ян

Р.: Вы хотите сказать, что все старшие — психи?

Ф.: Я хочу сказать, во-первых, что не знаю термина «псих». Мы можем говорить о расстройстве личности, расстройстве поведения, расстройстве эмоций.

Р.: Ну хорошо, а вся эта чертовщина? То, что О'Нейл потерял симбионта, а способности сохранил — это ведь факт?

Ф.: Да, это факт. Хотя было бы куда более странно, если бы он их не сохранил. Мгновенное обратное перестроение организма — это было бы чудо посерьезнее любого экзорцизма…

Р.: А этот священник?..

Ф.: А этот священник каким-то образом его подтолкнул. О'Нейла по

большому счету вообще нельзя было инициировать, у него задним числом обнаружился высокий уровень синестезии, а на это его, кстати, перед инициацией никто не проверял.

Л.: Черт!

X.: Высокий уровень… чего, простите?

Ф.: Синестезии. Это способность воспринимать информацию от одного органа чувств как информацию от другого. Наиболее распространенный вид — так называемый цветовой слух. Когда человеку кажется, что звуки имеют цвет, иногда даже форму… У О'Нейла был более редкий вид смещенного восприятия — ему казалось, что звуки имеют вкус и запах.

Л.: Черт знает что…

Ф.: Да, вы все поняли правильно. После инициации к этому добавилась абсолютная память, в том числе и моторная. А его послали в Конго.

Л.: Идиоты…

X.: Да что уж теперь!

Ф.: Ситуация выбора почти повторилась. С другими участниками. И с эффектом присутствия.

Р.: Он же не насиловал сам. Он убил насильника…

Ф.: Да, и его жертву тоже. Девочку девяти с половиной лет.

Р.: Которая все равно умирала.

Ф.: Полагаете, это помешало ему чувствовать себя соучастником? Сначала он в кошмаре совершает насилие над ребенком, потом становится наяву свидетелем такого же насилия. Слышит звуки, которые имеют вкус и запах. Добивает смертельно раненную жертву, чтобы избавить от страданий. Не просто добивает — потребляет, транслируя ей свое наслаждение, чтобы стереть напоследок пережитый ужас и боль и унижение… Сопоставьте эти факты. Как он будет трактовать свой сон в свете того, что ему пришлось увидеть и сделать наяву?

Л. (со вздохом): Как пророчество.

Ф.: Именно. И кем же могла быть вселившаяся в него сущность, если она способна знать будущее? С учетом того, кем она его сделала, — только нечистой силой. О'Нейл уверовал, что симбионт Сантаны — демон. А отсюда уже полшага до другой веры, до веры его отцов и дедов.

X.: В служебной анкете он назвал себя атеистом…

Ф.: В его новом положении атеистическая картина мира не давала ему ни объяснений, ни защиты, ни надежды. И потом, он же не делал этот выбор сознательно.

Р.: Но ведь поначалу он не мог даже войти в церковь. Священник этот был ему противен, корчило его…

Ф.: Естественно. Он же верил, что одержим демоном. И не он один, кстати. Вы знаете, сколько старших испытывает дискомфорт при столкновении с религиозной символикой?

Л.: Старая шутка. Девятьсот девяносто девять из тысячи. Тысячный считает божеством себя.

X.: Ну не хотите же вы сказать, что О'Нейл прав.

Ф.: Я хочу сказать, я уже сказал, что каждый выживший делает страшный для себя выбор. А потом, год за годом, эта травма возобновляется. Каждый месяц. Поставьте себя на место эмпата, вынужденного регулярно убивать людей, чтобы употреблять их в пищу.

X.: Насколько мне известно, ЛИФ при потреблении испытывают довольно сильное удовольствие.

Л. (раздраженно): Вы солдат. Представьте себе, что вам нужно подавить ракетную точку, которую установили на крыше жилого дома. У вас нет вариантов, если вы этого не сделаете,

жертв будет больше. Но если вы это сделаете, гражданские лица погибнут все равно. А вы испытываете от этого даже не удовольствие, а острое наслаждение. И не можете прекратить его испытывать. Вы знаете, конечно, что это не вы, не ваша личность, что это просто сбоит химия мозга, что со временем это пройдёт. Как вы думаете, это знание вам поможет? Простите, генерал. Я не хотел на вас проецировать… но, кажется, у меня получилась неплохая непреднамеренная иллюстрация к тезису. В общем, господа военные, подспудное убеждение, что ты стал темной силой, — не самый неудачный вариант компенсации в этих обстоятельствах. Представьте себе, например, «стокгольмский синдром» с симбионтом в виде «террориста» и ЛИФ в виде «жертвы», старающейся террористу понравиться и отождествить его интересы со своими.

Р.: Но до Сантаны…

Ф.: До Сантаны этот вопрос отчасти решался естественным путем. Из десяти инициируемых выживал один, а не семь, как сейчас. То есть все возможные проблемы физиологического свойства отсекались на входе. И тех, кто не мог жестко контролировать себя при сколь угодно стрессовых обстоятельствах, замечали и убивали люди. А те, кто мог, в свободное время позволяли себе какие угодно неврозы — им не нужно было работать с людьми, не нужно было решать такое количество задач. От них не требовали постоянной эффективности. Они сами ее от себя не требовали. И все равно считали себя нечистью почти поголовно.

X.: Считать себя можно кем угодно. Но многие скажут, что если кого-то корчит от святой воды — это наводит на размышления.

Ф.: Вот поэтому я и начал с фантомных болей, физиологии и того, как легко обмануть наш мозг и наш организм. ЛИФ лучше нас взаимодействуют с собственным телом. В теории они способны регулировать его функции до мелочей. Но у этой способности есть и обратная сторона. Организм отзывается на любые изменения слишком быстро. Скорость физиологической реакции у ЛИФ многократно опережает человеческую… а вот сознание остается прежним. А теперь совместите травму, внутреннее убеждение в том, что, приняв симбионта, вы стали частью сверхъестественного зла, скорость процессов в измененном организме и способность мозга обманывать себя. И вы получите психосоматические повреждения на нижнем уровне — и истерическую реакцию на уровне сознания. Если совсем кратко: большинство ЛИФ подспудно уверено, что священные вещи должны причинять им боль… или убивать их. И так оно и происходит. Но только — и это ответ на ваш незаданный вопрос, генерал, — только если данный конкретный старший знает, что этот предмет — священный. Только если знание укоренено в его культуре. Старший-атеист при виде святых даров почувствует себя плохо, и атеизм тут не защита. Старший-китаец, откуда-нибудь из Внутренней Монголии, ощутит разве что легкое неудобство — и то если поймет, что это предмет поклонения. А вот при виде правильно намоленного портрета, скажем, Цзонхавы, Третьего Будды, этому китайцу станет исключительно нехорошо, тогда как у европейца то же самое изображение вызовет разве что этнографический интерес…

X.: Это догадка или вы проверяли?

Ф.: Естественно, проверяли. Вы не поверите, насколько велик разброс реакций и насколько он зависит от того культурного контекста, в котором вырос тот или иной старший. Например, известный вам господин Уэмура беспрепятственно входит в храм Ясукуни, Мэйдзи и некоторые другие синтоистские святилища, но тщательно избегает святилища в Исэ, а буддийские храмы обходит десятой дорогой. А господин Нода, этнический японец, родившийся и выросший в Чили, при попытке войти в тот же храм Ясукуни испытал жесточайшее неудобство и панический страх — и просто не смог переступить порог. Храм один и тот же. А разница в том, что господин Уэмура не понаслышке знаком с древней культурой, отличает божество от божества и имеет четкое представление о том, кто из богов и духов готов терпеть рядом демона на службе государства, а к кому лучше не приближаться. А для господина Нода, человека западного мира, все храмы — священные места, куда ему нет пути.