Мир приключений 1969 г.
Шрифт:
На повороте, сквозь редкую поросль, Вахтанг увидел Надю. Она клонилась вперед, почти падала. Так бредут, когда уже нет сил, на одной воле!
Он закричал:
— Федор Андреич, чего нам спешить в эту дыру Николаевку, давай отдохнем, сил нет!
— Стоп! — скомандовал Марков. — Подтянись! Женька, доставай термос!
Сам Марков, вероятно, устал больше всех. Как ни бодрись — сорок шесть и две фронтовые метки на правой ноге. Его чисто выбритое лицо стало серым, сливалось с беличьей шапкой. Выделялся лишь красноватый,
Женька притащил термос.
— Ну как, теперь понял, будешь мамочку слушать? — спросил Марков, подтягивая задубевший ремень, морщась от усилия.
— Кое-что понял, — неопределенно ответил Женька, чему-то улыбаясь.
Он осторожно поднес Наде пластмассовую крышку-стаканчик. Чай был не очень горячий, но крепкий, почти черный.
— Женьке простительно, он совершил ошибку еще несовершеннолетним, но можно ли считать нормальными некоторых других? — Вахтанг, прищурясь, посмотрел на Надю. — Ей говорят — сиди в лаборатории! Ему, — он перевел взгляд на Маркова, — двадцать раз предлагают — будь начальником, сиди в кабинете со звонком к секретарше! А он в темноте, на морозе, тянет ремень у лошадиного хвоста!
— В кабинете кресло с колючками, — пробормотал Марков, с трудом раскурив помятую папиросу.
Разговор шел в обычном шутливом тоне, но эта тема возникла не случайно. Всем им, пожалуй кроме Женьки, хотелось в эти минуты жизни более легкой и уютной.
Чай явно прибавил сил Наде. Она спросила:
— А что сказать о том, кто третий год собирается в отпуск, к папе, в мандариновый сад?
— Тот, безусловно, аномалия, как... Вахтанг, поясни! — попросил Марков, прячась за лошадь.
— Рэзать будем! — Вахтанг сделал зверское лицо, взмахнул незримым кинжалом.
Женька засмеялся, глядя на Вахтанга: он уже знал, что подразумевал Марков. Шутка эта имела давнюю историю. Четыре года назад к Маркову прислали молодого специалиста с тоненькими, подбритыми наискось усиками, в пестром свитере и немыслимо остроносых туфлях. Марков встретил его с ледяной вежливостью и направил в отряд, который искал россыпи среди заболоченной равнины, где комаров было в миллионы раз больше, чем золотых песчинок.
Марков тогда сказал Наде:
«Я поставлю дюжину цинандали, которого здесь не бывает, если до конца сезона этот ферт не отбудет в теплые края под любым соусом!»
Вахтанг не отбыл — сначала ходил опухший, потом привык, с работой справился, обнаружив и усердие и смекалку.
Марков слово сдержал. Из вагона-ресторана проходящего поезда притащил рюкзак цинандали, позвал Вахтанга. После третьей бутылки они выпили на брудершафт. После четвертой Марков сказал:
«А все-таки ты аномален, как розовый ишак!»
Вахтанг вскочил, вонзил нож в
«Зачем говоришь несправедливо! Ну верно, жоржики на курортах шляются! Там зачем думать — все такие! Их сколько? А нас сколько? Как раз они, а не мы аномальные ишаки!»
С тех пор аномальные и нормальные ишаки прочно вошли в арсенал шуток, а Вахтанг постепенно стал ближайшим помощником Маркова, что говорило о многом.
— Как вернемся, в отпуск уеду немедленно, чтобы не давать больше повода для бездарных острот! — заявил Вахтанг.
И снова — вперед!
Вскоре они вышли на голый, заснеженный склон. Тропа пошла круто, в лоб.
Ух и тяжело! Уже давно пришло второе дыхание, но и его не хватает. Надо помогать лошадям, изо всех сил тянуть за повод, бежать и вдруг отскакивать, давая им дорогу. Они идут скачками, глаза их сверкают зло — того гляди, сомнут!
Из-под копыт — фонтаном — комья снега, земли и листьев.
Частые остановки, тяжелое дыхание, стремительный бег. Отдав все силы, лошади мгновенно замирают, торчком ставя копыта, как бы впиваясь в мерзлую землю. Разит потом и прелью.
Еще рывок, еще — и наконец-то под ногами ровная каменистая площадка, а выше лишь прозрачная синева!
Выскочив на перевал, и люди и лошади застывали неподвижно, словно от удивления.
Впереди сверкали огни, подмигивали, переливались! От них невозможно было оторвать глаз. Это были первые электрические огни, которые они увидели за четыре месяца.
Лошадиные спины дымились, как вулканы.
Марков, страстный курильщик, первым делом вытащил папиросу.
Надя, не выпуская повода, обхватила лошадь за шею, почти повисла, чтобы не упасть. Огни она видела как сквозь туман.
Вахтанг снял шапку, вытер ею, мокрой и холодной, потное лицо, заиндевевшие усы.
Все лошади, как по команде, начали шумно принюхиваться, насторожили уши и вдруг нестройным, но все же коровы и ржанием приветствовали давно оставленный дом.
— Поди же ты, почуяли, признали! — обрадовался Степан Петрович.
Женька смеялся, аплодировал. Он чувствовал себя лучше всех, что и не мудрено: в семнадцать лет горы еще не кажутся крутыми.
Когда отдышались, стало слышно, как в поселке постукивает движок. Огни засверкали еще веселей и ярче.
— Море огней!
— Настоящий город!
— Живут же люди!
Все восклицания были искренни.
— А кто говорил — дыра? — не без ехидства спросил Степан Петрович, для которого Николаевка была дом родной.
— Я глупо ошибался! Теперь это понял. — Вахтанг прижал руку к сердцу.
— Выходит, не только у жирафа от головы до хвоста и обратно расстояние не одинаково, — усмехнулся Марков.
Действительно, четыре месяца назад, когда они уходили из Николаевки, эти огни не вызывали эмоций.