Мир приключений 1969 г.
Шрифт:
— Ты где сидишь?
— Я всегда наверху сажусь, там лучше видно. А если скучно, можно книжку почитать. А ты?
— Я тоже наверх пойду.
Мы с ней забрались почти на самый верх и сели на скамейку у прохода. Я уже заранее ожидал, что будет мягко, и удивился — эта скамейка была обыкновенная.
Нет, все-таки не совсем обыкновенная. Только я уселся, как прямо из пола выполз белый столбик, развернулся — и получился столик. Он был из пластмассы и весь светился изнутри. Пока я этот столик потихоньку ощупывал, в зале стало темно, а столик все равно светился. Я посмотрел вокруг — ничего
— Тебе физика нравится?
— Очень, — ответил я. Это правда, нам только с учительницей не повезло, а так я физику больше всего люблю.
— А мне больше всего космогония нравится, — сказала она.
У нас вообще предмета такого нет! Ну и школа!
— А как тебя зовут?
— Коля.
— А меня Лида, Тимофеева.
Вот смешно! Это оручая Лидка из верхней квартиры, она ведь тоже Тимофеева. Только той всего три года.
— Ты чего смеешься? — опять зашептала она прямо мне в ухо, даже щекотно стало.
— Я еще одну Лидку Тимофееву знаю, — сказал я. — Маленькая такая, а кричит, как болельщик на футболе.
— Тише! — прошипел кто-то сзади.
Лида успела мне еще шепнуть:
— Я тоже, когда маленькая была, сильно орала. Я тебе эту книжку дам, хочешь?
Вдруг на площадке появился какой-то старик — я даже не понял, откуда он взялся, — и все зашумели и захлопали. Старик поднял руку и сказал:
— Ну-с, по программе физического цикла мы рассмотрим сегодня строение атома и молекулы.
Он куда-то отступил, а площадку начал затягивать синий туман. Он выползал откуда-то снизу и все вытягивался, пока не дотянулся до круглого купола, а тогда вдруг исчез. А над площадкой осталось висеть что-то ужасно мне знакомое. Как будто плетеная круглая корзинка, громадная и совсем живая — вся она дрожала и менялась.
Голос старика стал ясно раздаваться у меня в ушах, пока я смотрел на корзинку. И тут до меня дошло — это же атом! Модель атома, я ее сам из журнала срисовывал. Только здесь была не картинка, а настоящая модель, она вся переливалась, и в ней что-то шевелилось и двигалось, а внутри ярким розовым светом горела огромная жидкая капля — ядро...
Старик здорово рассказывал, все было понятно: и как атом устроен, и почему у него столько электронов, и как они там крутятся вокруг ядра и не могут оторваться. Потом он стал говорить, как атомы сцепляются с атомами и получаются те тела, которые мы видим. А над площадкой выплывали целые десятки корзиночек, уже поменьше, и все они сцеплялись в гроздья, потом перестраивались, и получалась решетка или длинная нить из бусинок-атомов, а от нее в стороны отходили нити покороче. Потом он стал говорить про атомы в нашем теле и как они там складываются в такие молекулы — белки. Пока он говорил, эти атомы-корзинки над площадкой связались в нить, и эта нить так здорово закрутилась, что я даже удивился — как она не путается! Получился совсем клубок, только с одной стороны в нем углубление осталось, как лодочка. Я хотел спросить, зачем это углубление, но Лида Тимофеева меня опередила. Она положила
— А зачем в молекуле такое углубление?
И села. Столик у нее опять стал белый. Старик начал объяснять, что это для того, чтобы молекула могла сцепиться с другой молекулой, только не какой угодно, а какой нужно. Это углубление вроде отверстия в замке, а у той молекулы, с которой нужно сцепиться, есть выступ — как ключ от этого замка, и поэтому молекулы могут найти друг друга среди остальных. Тут я увидел, что Лида кладет на мой столик книжку.
Я не хотел сейчас читать, мне было интересно слушать, но я не удержался и раскрыл книжку. И вдруг все кругом будто исчезло, ничего я уже не видал, а только смотрел на первую страницу. В самом низу там было напечатано: «Москва, 1980».
Я еще раз прочел это и все равно ничего не понял. Как это — 1980 год? Я нагнулся к Лиде:
— У тебя есть еще какая-нибудь книжка?
— Зачем тебе?
— Дай, не спрашивай!
Она порылась под столиком и сунула мне какую-то книгу, совсем новенькую. Я даже названия не прочел, а сразу посмотрел на год издания.
Одна тысяча девятьсот восьмидесятый! Одна... тысяча... девятьсот... восьмидесятый!
Меня будто по голове стукнули — столик даже начал расплываться перед глазами. Я протер глаза и удивился: пальцы стали мокрые.
И вдруг я сразу все понял. Никакой это не другой город, а это совсем другое время. Значит, эта машина, в которую я влез, была машина времени, как в книжке Уэллса, и я залетел на десять лет вперед. А Валька там остался. Я почему-то представил, что Валька остался далеко-далеко внизу, маленький такой, а я сразу стал старше на десять лет.
То есть нет, я не стал старше, потому что я, наверно, в один момент перенесся. Это вокруг меня все стали старше! Как эта Лидка. Когда я был еще там, сегодня утром, ей сколько было? Ну, от силы три года...
У меня внутри что-то медленно перевернулось. Я опять нагнулся к Лидке и спросил:
— Тебе сколько лет?
— Мне послезавтра тринадцать, — быстро прошептала она, — у нас в номере будет день рождения. Приходи...
Какой там день рождения! Какие тринадцать, когда ей только сегодня утром было три года! Я же сам видел, как она рожи корчила и орала как сумасшедшая.
Я с испугом посмотрел на Лиду, будто она выросла прямо на моих глазах. А может, это и не та совсем Лидка?
— Слушай, ты где живешь? — спросил я.
— Наш номер в седьмом корпусе, — ответила Лида.
— Да нет, не здесь, а вообще.
— В городе?
— Ну да, в городе!
— Мы раньше жили на Коммунистической, а теперь на Советской.
— На Коммунистической? В каком доме?
— Не помню, я тогда маленькая была. А что?
Я боялся дальше спрашивать. Я тоже живу на Коммунистической. То есть жил, десять лет назад. Как же так, ведь я не вырос, почему же Лидка выросла? Ну да, конечно, пока я летел, время-то шло. Я через него перепрыгнул с немыслимой быстротой, поэтому мне и казалось, что я лечу, а для всех других оно нормально шло. Наверно, и Валька уже вырос... Ой, да он уже институт, наверно, кончил!