Мир приключений 1978 г.

Булычев Кир

Николай молча протянул протокол, Хромов бегло прочел его и подписал.

6

Допрос Аркадия Хромова ничего не дал: он, как и Евгений, все начисто отрицал, слово в слово повторяя то, что было уже записано в милицейских протоколах.

Рыжеватый, заискивающе-рассудительный и осторожный, Вадим Согбаев тоже не рассказал ничего нового. Часто поправляя ворот розовой, а не красной, как утверждал свидетель, рубашки, отвечал быстро и обстоятельно: да, Хромовы, кажется, крали, но он в краже не участвовал.

— А где вы были, когда они крали?

— Я вам в точности не могу сказать, крали они или не крали. Но когда Евгений

вроде бы в шутку предложил, кивнув на машину: «Проверим», я сразу же отвернул на сто восемьдесят и ушел в проходной двор.

— Допустим. Но когда там появились Хромовы и вы увидели у них портфель, свертки, коробку с туфлями…

— Этого я как-то не заметил, гражданин следователь, — перебил Согбаев. — Они меня догнали уже на улице. Женька предложил мне конфеты, я взял, мы еще посмеялись, как он их быстро купил, без очереди, а что было в руках у остальных — я не видел. Мы ведь были поддатые, и мне очень хотелось пить. И я, как взял и откусил конфетку, сразу отошел к бочке с квасом. А тут милиционер. Так что я у них ничего не видел.

— А пили вы по какому поводу?

— Да так… собрались… А что, как говорится, делать рабочему человеку, когда делать нечего? Вот и выпили.

— Ну вы-то, впрочем, нигде не работаете. Откуда же берете деньги на выпивку?

— Ну, первое, я привез деньжат из заключения. Заработал. А второе, друзей у меня много, да и прирабатываю иногда с Женькой. Пока хватает. Я ж неженатый, семьи нет, а много ли одному нужно?

— Аркадий утверждал в милиции, что он купил в Доме обуви французские туфли и вы их «обмывали». А вы вот не помните, по какому поводу выпивали.

— Так и так может быть и этак, товарищ следователь, — потупился Вадим. — Может, и состоялся разговор насчет туфель, только туфель я тех не видел. А может, и разговора того не было.

Когда Согбаева увели, Николай долго сидел за столом и думал. Что-то слишком уж легко и просто ведут себя жулики. Трое — словно махнув рукой на свою судьбу, а четвертый чересчур уж расстроился. Даже слезу пустил. Конечно, можно ставить точку и передавать дело в суд. Но оставалось ощущение недоделок, неумения решить собой же поставленную задачу: заглянуть в души этим людям. Пожалуй, это удалось только с Иваном. Маловато, тем более что и его показания нужно еще проверить. И еще. Если Иван прав, то возникает дело уже не о мелкой краже, а о нескольких кражах. В этом случае жулики легко не отделаются.

Николай сложил документы и поехал к матери Хромовых.

7

Чистенькая, светлая квартирка на втором этаже нового дома, сияющая кухонька и чистенькая, грустная старушка. Она приняла Грошева гордо-печально, предложила чай. Нет, она не защищала сыновей. Она откровенно горевала, что так ненужно и позорно зачеркиваются их добрые имена, так глупо корежатся хорошо начатые жизни. Она подтвердила все сказанное Иваном и Вадимом и горестно добавила:

— Мне бы теперь жить да радоваться, внуков бы нянчить. А Вадимка всех перебулгачил.

— Как это понять?

— Как Женька с ним подружился, а потом еще женился на его сестре, так у нас все и пошло наперекосяк. — Она помолчала и опять вздохнула. — Я лично так понимаю: человек до той поры человек, пока работает, пока его дело зовет и ведет. А Вадим, сколько я его знаю, всегда не столько работал, сколько придуривался. И все над Женей смеялся: «Ты не специальность ищи, ты деньги ищи. С деньгами все получишь: и специальность, и всякие радости». А Женя, правда, метался. Профессии менял — то слесарем был, то электриком, то вот к токарному делу пристрастился. И я его в этом понимаю. Он у меня самый способный. Музыку очень любил, хотел поступать учиться, а денег на… инструмент…

на скрипку не было. Ваня уж работал тогда и отрезал: «Пусть сам зарабатывает. Не все мячики гонять». Тоже верно… Женя тогда в футбол играл, за ним, как за девочкой, ухаживали, в свои команды звали… И любили его товарищи. Он учился хорошо и всем помогал. И еще, он гордый. Когда Иван отказал в скрипке, он копейки у него больше не попросил. Учился. В вечерний институт поступил. Тут — ребенок. У Жени опять гордость: сам семью подниму, без чужих обойдемся. Работал, правда, здорово, но институт бросил. Вот. А уж когда Вадим после отсидки вернулся, у них какая-то особая дружба пошла. Пить-то они пьют, это верно. Но только чует мое сердце, здесь не только в выпивке дело. Женя — человек железный. Он на водку просто так не позарится. Это вот Иван — этот да… Этот рос слабеньким, ему всегда доставалось. У него характер мягкий, его всякий в руки возьмет. А Женя, он кремень. Все, что решал, всего добивался, а если видит, что не выдюжит, — и не берется. Вот почему я и думаю: нет, тут не выпивка.

— А что же может быть еще? — осторожно осведомился Николай.

— Не знаю. Но только как-то ввечеру я у него спросила в хорошую минуту, скоро ли он за ум возьмется — ведь молодой еще. Он задумчиво погладил меня по плечу и сказал: «Ладно, мать, сыграю один раз — либо пан, либо пропал. Выйдет — все в порядке. Нет — опять в порядке. Поверну круто». А что за дело — не сказал. А если б он за ум взялся, на нем бы вся наша семья удержалась. Он сильный. Аркашка — тот еще шалопут, мальчишка. А Женя — мужчина.

Они разговаривали долго, и Николай многое узнал о братьях. На прощание он посоветовал:

— Сказали бы вы жене Ивана, чтобы она передачу собрала и… письмо, что ли, потеплее написала.

— Я уж к ней на работу ездила. Убивается. Теперь, конечно, тоже локти кусает — не уберегла мужика, все на своем гоноре ехала. Нет, правду я говорю, ругают мужиков-то, а ведь и наша сестра тоже виновата. Мы в ихнюю жизнь тоже мало заглядываем. Все больше ругаемся. Это уж я вот к старости поняла. Все заняты, все дела да заботы, а вот друг дружке в душу заглянуть — некогда…

8

На улице его охватила тяжелая послеобеденная жара. Пылали стены домов, пылал тротуар, и даже, кажется, деревья и те отдавали сухим печным жаром.

Грошев зашел в кафе, заказал мороженое, газированную воду и… сухое красное вино. Посмеиваясь над собой, закрасил воду и жадно выпил. Голова прояснилась.

«А что, рецепт, кажется, дельный». И потому, что «тропический» рецепт принадлежал Ивонину, он подумал о нем, а потом о деле.

За столиками сидели школьницы, студентки, какой-то парень в белой водолазке, пожилая женщина со скорбным лицом. Студентки о чем-то спорили, и одна из них слишком громко, убежденно сказала:

— Нет, кофточка у нее белая!

— Она домашней вязки, а значит, с желтизной, — возразила другая.

И вдруг вспомнилось одно несоответствие в показаниях потерпевших. Отец утверждал, что они догнали жуликов у бочки с квасом, а сын написал, что милиционер подошел в тот момент, когда мужчина в красной рубашке заглядывал в стоящую у обочины белую «Волгу». Само по себе такое несоответствие в показаниях не имело значения — вдоль тротуара всегда стояла вереница автомашин. Значит, можно было пить квас и одновременно заглядывать в белую машину. Но Николая насторожила мелочь, совпадение: у потерпевших машина была белая и Вадим заглядывал в белую «Волгу». Мелькнула еще смутная догадка, но Николай постарался отбросить ее: не верилось, чтобы преступники, обворовав одну белую машину, сразу же пытались обворовать другую. Не такие уж они дураки. Ведь должно же быть у них чувство самосохранения.