Мир Приключений 1990 г.
Шрифт:
— Позавчера? — переспросил я.
— Да. Отравление метиловым спиртом. Ну, ждите моего звонка…
— Хорошо. Спасибо. — Я положил трубку и сказал: — Ничего не понимаю! Ведь свадьба была трезвая!.. Как уверяли устроители, ни грамма спиртного! А все, кого увезли из банкетного зала в больницу, отравились метиловым спиртом! А вы, Кармия Тиграновна, проследите, чтобы все изъятые со свадьбы бутылки — пустые, полные, начатые — были срочно исследованы! И еще попрошу вас выяснить, на каких предприятиях в нашем
Не успел я договорить, как снова позвонил заведующий горздравотделом и сообщил, что другие семь больных, включая слесаря горводопровода, тоже отравлены метиловым спиртом.
— Надо срочно допросить пострадавших. Всех! — сказал Володарский.
— Кто сможет давать показания, — уточнил я.
— Естественно, — согласился следователь. — А кто в тяжелом состоянии, у тех допросить родственников или свидетелей. У нас четыре объекта — вторая, третья, четвертая и железнодорожная больницы… Сначала я поеду в третью, где лежат увезенные со свадьбы, потом в четвертую.
— Чтобы ускорить дело, — сказал я, — вторую и железнодорожную больницы возьму на себя.
Из прокуратуры мы вышли вместе. Карапетян и Володарский уехали на машине, выделенной УВД города, а я на своей служебной.
Во второй больнице я первым делом зашел к главврачу. Он тут же вызвал доктора из приемного покоя и представил мне:
— Элеонора Тимофеевна Тюльпина.
Она, зная, для чего приглашена, положила передо мной на стол три истории болезни — столько пострадавших поступило вчера ночью в их больницу.
— Ах эти выпивки! — покачала головой Тюльпина. — Никогда не доводят до добра. Многие думают: подумаешь, выпиваю… А по данным Всемирной организации здравоохранения, у алкоголиков продолжительность жизни на пятнадцать лет меньше, чем у непьющих! А сколько остается калек! Сколько умирает от несчастных случаев! Взять хотя бы вчерашнего Михальчика… Он и так плохо видел, а теперь и вовсе может ослепнуть.
— Кто и когда доставил его в больницу? — спросил я.
Тюльпина взяла историю болезни.
— “Михальчик Валерий Афанасьевич, тысяча девятьсот тридцать четвертого года рождения, — читала она. — Поступил в больницу в двадцать три часа пятнадцать минут”. Привез его из пансионата на своей машине сосед по номеру, санитарный врач. Хорошо, он догадался промыть пострадавшему желудок — заставил пить воду с содой… Михальчик еще ничего, сам мог ходить. А вот женщину… — Тюльпина взяла другую историю болезни. — Белугину Анастасию Романовну пришлось нести на носилках. Она была сильно выпивши… А как кричала, ругалась! То ли спьяну, то ли от боли, все поносила этого самого Михальчика.
— Их что, вместе доставили?
— Ну да! Кричала, что выпить, мол, дал, а закуски пожалел… И водка, кричит, дрянь. Сучок! Потом стала умолять меня отпустить
— Почему?
— Сказала, что завтра муж приезжает. И если все узнает… А что “все”, я так и не поняла. Между прочим, Михальчик тоже просил, чтобы его отпустили. Но как отпустить, если у обоих рвота, судороги…
— Они сказали, что именно пили? — спросил я.
— От Белугиной вообще нельзя было добиться чего-нибудь путного. Бредить начала. А Михальчик уверял, что пили они “Пшеничную” водку, а закусывали яблоками и виноградом. Просто, говорит, Белугина пить не умеет…
— Можно с ними поговорить?
— С Белугиной вряд ли, — ответил главврач больницы. — Лежит с капельницей. А с Михальчиком пожалуйста.
Меня отвели в палату к пострадавшему. Она была на двух человек. Одна койка пустовала: больной ушел на процедуры.
Михальчик, длинный, худой, лежал вытянувшись на спине, с закрытыми глазами. Я невольно отпрянул: уж не умер ли?
— Валерий Анафасьевич, — сказал главврач, — к вам пришли…
Больной шевельнулся, пошарил рукой по тумбочке, нашел очки с сильными линзами и надел.
— Черт, — выругался он, срывая очки, — все равно не вижу!
Вид у него был страшный: синюшное лицо с седой щетиной, провалившиеся глаза. От слабости на лбу выступил пот.
— Я прокурор города, Измайлов Захар Петрович, — произнес я негромко, но четко.
— Прокурор! — Больной вцепился руками в кровать, стараясь приподняться. — Белугина, да? Померла?!
— Жива, жива Белугина, успокойтесь, — сказал главврач. — Надеемся, что обойдется… Вы как себя чувствуете?
Михальчик вяло махнул рукой:
— Я-то что, я мужик, слажу…
— Валерий Афанасьевич, — вступил я в разговор, — у меня к вам есть несколько вопросов.
— Спрашивайте, товарищ прокурор. — Он повернул на мой голос голову, но по выражению его глаз я понял: он ничего не видит.
— Что вы вчера пили с Белугиной?
— Водку… Другого не употребляю. — Он помолчал и добавил: — “Пшеничную”.
— И много выпили?
— На двоих даже пол-литра не допили…
— Где купили?
Михальчик подтянулся на руках и устроился полусидя.
— Да и пить, собственно, не собирался, — почему-то стал оправдываться он. — Уже восемь дней отдыхаю в пансионате, даже не тянуло… Купался, в кино ходил… А вчера решил посмотреть танцы. Сам я не очень большой любитель… Стою, глазею, как другие раскачиваются из стороны в сторону. — Михальчик осклабился: — Ну и танцы теперь пошли…
Он сделал странное движение корпусом, но, ойкнув, откинулся на подушку.
— Спокойней, спокойней, — уговаривал его главврач. — Где болит?
Михальчик показал на живот. Я вопросительно посмотрел на доктора. Тот, кивнув, сказал, вероятно, для меня: