"Мир приключений-3". Компиляция. Книги 1-7
Шрифт:
Приятные воспоминания Вахромея были прерваны визитом старшинки.
— Ну?
— Плохо! Шибако плохо!
— Чего еще?
— Хунхуза-ю! — прошептал китаец, пригибаясь к уху Вахромея.
— Болтай!
— Ваша только молчи! Никому не говори, а то китайска люди уведут и вам контрами.
— Гм! Это как есть. Тут надо политично…
— Сегодня ночью был у нас хунхуз…
— Пронюхали…
— Хунхуза все знай… А тут жареный спиртоноса увидали. Хунхуза все понимай.
— Это верно. По спиртоносу и догадались. Надо было зарыть его, стервеца.
— Хунхуза все знай! Не надо зарыть! Хунхуза все знай! — твердил китаец.
—
— У! Шибако много! Шибако!
— У вас все много! — задумчиво проговорил Вахромей. — Да они малыми шайками и не ходят.
Старый бродяга задумался.
— А где их стан?
— Моя не пойду! Моя бойся!..
— Да ты скажи где, я и один схожу, коли надо!..
Под вечер того же дня Вахромей отобрал несколько, наиболее крупных самородков, бережно завернул их в тряпицу и сунул за пазуху.
— Пойду! — сосредоточенно сказал он Устину. — Коли к утру не вернусь и ничего не случится, забирай что сможешь и сматывайся на хверму. Если по пути не переймут… Только бисприменно в окружении мы с тобой. Ван-Кин-Кунка не врет: скрозь землю эта хунхузия видит и ничего ты от них не скроешь. Тут уж надо с ними на совесть действовать. Ну, да не впервой!.. До увиданьица!
— Ни пуха тебе, ни пера! — суеверно произнес Устин.
Хунхузы расположились верстах в четырех от прииска, в самой глуши тайги. В чаще было мертвенно тихо. Громадные деревья загораживали небо и под их сплошными ветвями царил жуткий полумрак. Вахромей спустился в глубокий овраг, где мрак был еще гуще. На противоположном берегу оврага виднелись шалаши. Это и был лагерь хунхузов. Их было, действительно, много. Одни бродили вокруг шалашей, другие лежали на траве, одним словом — виднелись всюду. Немного в стороне паслись стреноженные маленькие, лохматые и злые китайские лошадки, позванивая бубенчиками, привязанными к шее.
— Однако, народу — то поболе сотни — прикинул Вахромей.
Он приободрился и смело направился к наиболее поместительному шалашу. У входа в шалаш донельзя грязный китаец готовил на костре какую-то снедь, издававшую резкий запах черемши и еще чего-то. От времени до времени он снимал грязным пальцем с края котла, в котором она шипела и жарилась, пенку, подносил ко рту, пробовал и с неодобрительной миной стряхивал остатки обратно в котел. Здесь же, рядом с костром, на грязной цыновке красовались бутылки и кувшины с сулей и ханшином, микроскопические фаянсовые чашки, наполненные каким-то кушаньем, лежали груды лепешек из риса, заменяющие у китайцев хлеб.
Вахромей молча подсед к костру. Повар искоса посмотрел на него, но ничего не сказал. Минут через десять, когда, по мнению повара, кушанье было готово, он повернул голову в сторону шалаша и что то крикнул по-китайски. В дверях показалась тучная фигура китайца в длинной курме, перетянутой широк им шелковым ку-таком, за которым торчал револьвер-и широкий нож. Не торопясь, он сел на цыновку, придвинул к себе кувшин с ханшином и вопросительно взглянул на гостя. Взгляд был быстрый, но китаец успел разглядеть пришельца до мельчайших подробностей.
— Ваша что хочет? — довольно чисто по русски произнес он.
Вахромей изобразил на лице улыбку.
— Моя слыхала, что ваши воины идут. Шибако хорошие воины. Хо!
— Хо! — отозвался китаец.
— Моя догадался, что большой начальник их ведет. Шанго начальник!
— Шанго! — опять повторил китаец.
— Моя начальника любит. Моя хочет дарить начальника
Китаец издал неопределенный звук и слегка придвинулся к Вахромею.
— Что твоя принесла? — быстро спросил он.
Вахромей развернул тряпку. Глаза разбойника загорелись жадностью.
— А! шибако шанго! — перебирал он действительно редкие самородки. — Шибако шанго!
— Шибако шанго! — повторили собравшиеся вокруг хунхузы.
— Ваша бери, — любезно предложил приискатель.
— Наша бери — спокойно сказал предводитель, пряча золото.
— Твоя — хороша люди. Моя — хороша люди — добавил он. — Кушай твоя! Пей твоя! А завтра моя к тебе ходить будет.
Вахромей не заставил себя ждать. Сильно не доверяя искусству повара, он приналег на сулю и ханшин.
Китайцы хлопали его по плечу и пододвигали к нему новые кувшины и бутылки.
— Твоя хазуйла ю [44] )? — спрашивал атаман.
— Моя хазуйла мию! — гордо отвечал бродяга.
Скоро вся компания перепилась. Хунхузы, более трезвые, начали играть в кости, а окончательно спившиеся— заснули. Вахромей счел, что ему пора уходить. Атаман, пивший не меньше своего гостя, взглянул на него на прощанье совершенно трезвыми глазами и спокойно произнес:
44
Ты пьян.
— Моя завтра будет у тебя!
— Приходи, друг, приходи! — отвечал Вахромей и, отойдя несколько шагов, затянул во все горло:
— По диким степям Забайкалья, Где золото роют в горах, Бродяга, судьбу проклиная, Тащился с сумой на плечах.На следующий день, едва старатели успели продрать глаза, как на прииск явилась небольшая группа хунхузов. В их визите ничего похожего на набег разбойников не было. Они прямо прошли в «Контору», где их встретили Вахромей и Устин. Один из хунхузов вытащил из-за пазухи китайские счеты и, взяв записную книжку, куда записывался дневной намыв золота, начал бойко щелкать костяжками. Другой с точностью и ловкостью аптекаря приступил к взвешиванию на весах наличного золота.
— Ай-ай-ай! — по временам говорили они поочередно — Шибако хорошая прииска, шибако хорошая!..
Старшинка и один из рабочих китайцев были привлечены в качестве понятых.
К завтраку уже все было кончено: хунхузы ушли, забрав с собою ровно половину добытого золота Ни на один золотник больше. Никого не обидели: половину взяли из доли рабочих, половину — из доли Вахромея и Устина. Точно поделили самородки, учитывая при этом их размеры. Даже квитанции выдали.
— Чтобы другие хунхузы не напали, — пояснили разбойники.