Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики
Шрифт:
Впрочем, одно из насекомых отсутствовало.
По своему обыкновению, он дышал экономно, стараясь втягивать в легкие как можно меньше ядовитого воздуха. При этом сладкий мятный аромат неизменно вызывал у него тошноту.
Но этот аромат исчез.
Он появлялся каждый вечер, но теперь его не было. Он стоял в ночных джунглях, в свете, льющемся из окон трейлера, ожидая, пока его мозг переварит эти сведения, но мозг говорил ему только одно: раньше этот запах был, а теперь его нет.
И все же некое подозрение о том, что это может означать, просачивалось в сознание, порождая смутный страх.
Если вы знаете, что ищете, у вас есть
Нужно только найти один-единственный шов, слабое колебание изображения, одну тень, не соответствующую отбрасывающему ее предмету.
Это был первоклассный симулятор, и он одурачил бы его. Но им пришлось работать быстро, разрабатывая и загружая его, и никто не обратил внимания на противного жука, наполняющего Большую Р своим призывным запахом.
Доктор Маркс знал, что все еще находится в виртуальности. Это, разумеется, означало, что он не выходил из трейлера. Он все еще лежал на кушетке. И благодаря его навязчивому страху на кушетке имелась кнопка, в двух дюймах от того места, где его рука лежала в действительности. При ее нажатии отключится электропитание и активируется шприц, содержащий двадцать миллиграмм гапотила-4. Гапотил-4 способен привлечь внимание даже самого отчаянного ныряльщика в виртуальность. Последствия, конечно, бывают неприятные, но для многих игроманов без гапотила не было бы никаких «последствий».
Доктор Маркс не колебался. Он напрягся, определил линию руки, шевельнул ею. Вон и кнопка. Он нажал.
Ничего.
И тут из джунглей появилась чья-то фигура.
Восьми футов ростом, вырезанный из черной стали, виртуальный солдат поклонился в пояс. Выпрямившись, он заговорил: «Мы дезактивировали вашу систему выхода прежде, чем вы ею воспользовались, доктор».
— Кто это вы? — Он не был напуган этим милитаризованным макетом, металлическими нотками в его голосе, тихим звоном его следящего устройства. Это была виртуальная кукла, созданная хозяевами для устрашения.
— Мы — озабоченные граждане, — сказал солдат. — У нас есть основания полагать, что вы удерживаете нашего клиента, кредитоспособного клиента, от удовлетворения его конституционно закрепленных потребностей.
— Кил Беннинг пришла к нам по доброй воле. Спросите ее, и она вам скажет сама.
— Мы спросим ее. И она скажет совсем другое. Она скажет, что ее свобода выбора была ущемлена так называемыми заботливыми людьми.
— Оставьте ее в покое.
Подойдя поближе, солдат посмотрел в темное покрывало неба.
— Слишком поздно оставить ее в покое, доктор. Каждый, ступивший на этот путь, должен идти. В один прекрасный день мы все будем жить в виртуальности. Это естественный дом богов.
Небо начало светиться, и черный гигант воздел блестящие руки.
— Вы действуете по незнанию, — сказал солдат. — Появились люди, жаждущие познать богов, а вы относитесь к ним, как к заблудшим, как к безумцам, сжигаемым болезнью. Это потому, что сами вы не познали виртуальности. Опасаясь ее, вы заперли ее клетку и начали изучать. Вы отказываетесь смаковать ее, наслаждаться ею.
С неба теперь лился золотой свет, и там, высоко, двигались фигуры, прекрасные крылатые человекоподобные существа.
Виртвана, подумал Маркс. Обезьяны и Ангелы.
Это
— Я устрою тебе пир, — загрохотал солдат. И все небожители разом устремились вниз, окружив доктора Маркса любовью и состраданием, наполнили его абсолютной чистотой сотни тысяч внутренних озарений, которые сложились в единую и неделимую правду: Эйфория.
Кил обнаружила, что может стоять. Пара дней неподвижности не успела свести на нет эффект от многодневных упражнений. На дрожащих ногах она передвигалась по палате. У маленькой комнатки был стерильный больничный вид, к которому она давно привыкла и который ненавидела. Если эта палата такая же, как другие, то на полках над кроватью должны лежать… Так и есть. Кил достала серую больничную пижаму.
Она нашла доктора Маркса по звукам, которые он издавал, ритмичному хах, хах, хах, сливающемуся в монотонный распев и прерываемому время от времени возгласами «Ах!». По этим звукам, а также по конвульсиям почти обнаженного тела, лежавшего на кушетке, Кил поняла, что доктор, проказник, наслаждается в виртуальности чем-то исключительно сексуальным.
Однако, приглядевшись, она заметила признаки эпилепсии, вызванной излишней виртуальной нагрузкой. Кил уже приходилось видеть такое, и она знала, что первое побуждение спасателя — немедленно отключить все поступающие сигналы — не приведет ни к чему хорошему. Первым делом надо перекрыть все химические усилители — и если вы в стационаре (как в данном случае), то их действие лучше снижать постепенно, добавляя что-то вроде клемандина или хетлина — тогда, если вам здорово повезет и вы можете вводить вашему игроману высокотехнологичный детоксикатор (и тут все складывалось удачно), нужно подключиться к регулятору, соединиться с его виртуальностью и начать понемногу прокатывать через нее сигналы, постепенно снижая интенсивность.
Кил принялась за дело. Действуя быстро, уверенно, она подумала, что в чем-чем, а в этом-то она разбирается (конечно, это были знания потребителя, не профессионала, но знания эти были обширны).
Доктор Маркс находился в стадии освобождения от виртуальности уже минут десять (но еще не был готов пробить поверхность Большой Р), когда Кил услышала завывание охранной сигнализации. Кто-то взламывал дверь больничного отсека с помощью циркулярной пилы.
Кил прокралась в коридор, где видела закрепленный на стене ультразвуковой корчеватель. Она дернула неуклюжую машину, но та не поддавалась. Упав на одно колено, Кил принялась откручивать замок, чтобы освободить приклад. Ну же, ты, отсталая нелепая громадина.
Замок упал на пол в то самое мгновение, когда дверь подалась под напором извне.
На пороге стоял человек с автоматом, и позже Кил поняла, что, увидев оружие, она испытала облегчение. Ведь если бы он был безоружен, ей все равно пришлось бы сделать то, что она сделала.
Кил смела его с порога. Ультразвуковая волна размазала человека по поляне длинной кровавой полосой из лохмотьев одежды и растягивающихся волокон плоти. Последней по этой кровавой дорожке пронеслась бедренная кость, сталкиваясь с более мелкими обломками и, наконец, закатилась под пышную, жадную растительность.