Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1
Шрифт:
В начале XX в. в странах Северной Африки все более нарастало европейское присутствие. В Египте и Судане сельское хозяйство превращалось в монокультурное. Основу египетского и суданского экспорта составил длинноволокнистый хлопок — сырье для английской текстильной промышленности. Под протекцией британских властей европейские предприниматели скупали земли под плантации хлопчатника. В начале XX в. ведущие компании, банки, текстильные фабрики, средства транспорта и связи Египта находились в собственности иностранцев. В Алжире в эти годы оформилось самобытное привилегированное меньшинство населения — алжиро–европейцы. Эта разноязыкая масса иммигрантов (французов, испанцев, итальянцев, греков, мальтийцев и др.), как правило, получавших французское гражданство, заметно отличалась по языку, нравам и образу жизни от французов метрополии. Новые поколения алжиро–европейцев, родившиеся в стране, считали Алжир своей родиной и были главной опорой колониальной администрации. Полагаясь на защиту французской армии и французские капиталовложения, верхушка алжиро–европейцев (так называемые сеньоры колонизации) стремилась
При всем разнообразии административно–территориального деления и неравномерности общественно–экономического развития арабо–мусульманские общества Северной Африки были довольно похожи. Социальное расслоение в них было выражено не вполне явно, а основой общества было племя, которое являлось коллективным собственником земли. Экономика была по преимуществу аграрной, но значительная часть населения вела кочевой образ жизни; как в кочевье, так и на селе господствовали патриархальные общественные отношения. В городах преобладало основанное на ручном труде цеховое производство. Первоначальное накопление капитала у арабских предпринимателей было затруднено ограничениями личной инициативы, свойственными османской общественной жизни. Наконец, политика европейских властей и приток дешевых и качественных западных товаров разрушали традиционное ремесло, но также препятствовали становлению национального производства. В целом товарно–денежные отношения в Северной Африке конкурировали с натуральным обменом, а внутренние рынки провинций складывались медленно. Североафриканские общества начала XX в. почти везде отличались социальной рыхлостью. Они, как правило, были слабо структурированы и разделены по кланово–племенным и общинно–этническим признакам. Мировоззрение местных элит (землевладельцев, вождей племен, духовных лиц) по большей части было еще архаично.
В то же время ростки национального самосознания начали пробиваться среди наиболее образованной прослойки общества — офицеров, интеллигенции, предпринимателей. Осознанию себя не просто мусульманами или османскими подданными, но арабами со своими национальными интересами способствовало и колониальное присутствие Европы, и внедрение в городах европейского образования, и развитие национального предпринимательства. В начале XX столетия арабское националистическое движение получило мощный импульс к развитию, пришедший из самой османской метрополии — Стамбула. В июле 1908 г. в Малой Азии произошло вооруженное восстание против власти султана Абдул–Хамида II, организованное младотурками. Развивая националистические идеи младотурок, североафриканские интеллигенты в 10-х годах XX в. создавали младоарабские организации. Если арабский национализм в сиро–палестинском регионе и Ираке был в основном реакцией против османского господства, то в Северной Африке националистические идеи были в большей степени основаны на антиевропейских настроениях.
Так, группы младоалжирцев и младотунисцев состояли преимущественно из европеизированных студентов и учащихся. Они в условиях колониального общества восприняли идеи обновления и возрождения своих стран на основе политической философии Запада. Младоарабы Магриба выражали желание наиболее «осовременившихся» кругов алжирского и тунисского общества обеспечить свои интересы и стать модернизированной элитой, с которой Западу придется считаться. Наиболее яркими фигурами среди них были алжирцы Ахмед Будерба и Джалаль Сарруи, создавшие в 1902 г. культурную ассоциацию «Ар–Рашидийя» («Следующая верным путем») и тунисец Али Баш–Хамба, основавший в 1907 г. партию «Тунис аль–фатат» («Молодой Тунис»). В Египте, оказавшемся в условиях британской оккупации и господства иностранного капитала, общественность разошлась во мнениях относительно будущего страны. «Западники» во главе с Ахмедом Лютфи ас-Сейидом и Саадом Заглюлем выступали за развитие демократических свобод, частного предпринимательства, против средневековых османо–мамлюкских порядков. Патриоты–исламофилы, наоборот, стояли на проосманских и явно антизападнических позициях. Лидером этого крыла египетских политиков и интеллектуалов был Мустафа Камиль. В 1907 г. он возглавил «Партию родины» («Хизб аль–ватан»), которая требовала эвакуации английских войск и возвращения автономного Египта под действенную власть Стамбула.
Первая мировая война оказала глубокое воздействие на страны Северной Африки. Страны Антанты использовали территории, базы, коммуникации, а также материальные и людские ресурсы зависимых от них Египта, Судана, Алжира, Туниса, Марокко. Ключевой страной Северной Африки все годы войны оставался Египет, крайне значимый для Великобритании как мощная продовольственная база и как опорный пункт на морском пути в Индию. Если бы германо–османским войскам удалось захватить или вывести из строя Суэцкий канал, стратегическое положение Британии стало бы чрезвычайно сложным. Поэтому с началом войны (1914 г.) Лондон упразднил османский сюзеренитет над Египтом. Правитель страны — хедив Аббас II — был низложен, было объявлено военное положение, а власть перешла к командующему английскими войсками. Египет стал протекторатом Великобритании. В том же году на престол Египта был возведен принц Хусейн Камиль с титулом султана, а в 1917 г. ему наследовал принц Ахмед Фуад, ранее служивший в итальянской армии и не имевший связей в Египте. Это обстоятельство
Хотя боевые действия против османских и германских войск велись только в зоне Суэцкого канала и на Синае (1915-1916 гг.), североафриканцев не миновали тяготы войны — инфляция, товарный дефицит, рост налогов, реквизиции продовольствия и фуража, мобилизация в британские «трудовые корпуса», французскую армию и вывоз на работы во Францию. В то же время военное положение выступило как своего рода протекционистский барьер, защищавший египетскую, тунисскую и алжирскую промышленность от конкуренции. Прекратился подвоз промышленных товаров из–за границы, ослабла зависимость североафриканских экономик от метрополий, а военные усилия Великобритании и Франции повысили их спрос на сырьевые запасы региона. В силу этих обстоятельств местные предприниматели (как европейские, так и арабо–берберские) смогли усилить свои позиции в экономической жизни Египта, Алжира, Марокко, Туниса. В большей степени это удалось европейцам — промышленникам, контролировавшим добычу полезных ископаемых (железных руд, фосфоритов) и землевладельцам, основавшим в годы войны множество мелких предприятии пищевой и хлопкообрабатывающей промышленности. Арабо–мусульманские предприниматели получили гораздо меньше выгод от внезапного ослабления конкуренции со стороны колониальных метрополий, поскольку действовали главным образом в мелкой торговле, сфере услуг, ростовщичестве и спекуляции недвижимостью.
В годы войны местный капитал развернул бурную деятельность, заполняя образовавшийся товарный вакуум, однако укрепление позиций арабских и берберских предпринимателей никоим образом не избавило их от контроля англичан и французов. Например, с октября 1916 г. египетский фунт обеспечивался уже не золотом, а английскими казначейскими обязательствами. Тем самым Египет фактически вступил в «стерлинговую зону», а британцы смогли оплачивать свои военные расходы в Египте бумажными деньгами, не тратя золота. Политическое самовыражение арабских элит в годы войны также было ограничено цензурой и запретом на издание националистической прессы. Поэтому национальный капитал Северной Африки, не принадлежавший к иноэтническим меньшинствам (алжиро–европейцам, грекам, мальтийцам, евреям, армянам), воспринимал сохранение колониального режима как угрозу своему благосостоянию и общественному статусу. В итоге трудности военного времени усиливали националистические настроения и недовольство французским контролем и британской оккупацией.
По сути дела коренное население Северной Африки не проявляло явно дружественной позиции по отношению к обеим воюющим сторонам. Когда в первые месяцы войны была объявлена прокламация османского султана Мехмеда V о джихаде против Великобритании, Франции и России, она по большей части вызвала равнодушие. Тем не менее австро–германо–османский блок поддерживал арабские националистические силы и повстанческие движения и стремился использовать их в своих интересах. Египетские националисты из «Хизб аль–ватан» всю войну занимались антибританской пропагандой из–за границы, в Марокко местные арабские и берберские племена неоднократно восставали и создавали для французской и испанской администраций протектората немало затруднений. Али Баш–Хамба, уехавший в эмиграцию, с помощью младотурок и германской разведки готовил в Тунисе антифранцузское вооруженное восстание. Османская разведка содействовала усилению бедуинских набегов на итальянские позиции в Триполитании, что вынуждало итальянские войска к постоянной обороне населенных пунктов.
В целом же разведывательная, пропагандистская и диверсионная работа патриотических сил Египта и Магриба не могла изменить судьбы региона, поскольку ни ватанисты, ни младотунисцы не были в состоянии использовать стихийное недовольство низов из–за тягот военного времени. Тем не менее Первая мировая война виделась североафриканским националистам как свидетельство моральной, экономической и политической несостоятельности колониальной системы. Это обстоятельство порождало у них надежды на освобождение от европейского присутствия по окончании военных действий.
В первые годы после войны Северная Африка окончательно превратилась в вотчину Англии и Франции, причем Британия устойчиво сохраняла первенство. Для Англии и Франции власть над арабскими странами Африки была важна главным образом из–за их интересов в самом регионе. Британское правительство расценивало Египет и Судан как производителя хлопка для своей текстильной промышленности, а также как сферу приложения своих инвестиций и рынок для товаров метрополии. Точно так же Магриб служил для Франции крупным поставщиком людских ресурсов, снабжал ее промышленность сырьем, а Алжир являлся второй родиной для более чем миллиона французских граждан. Деловые интересы Франции были заметны в Египте, где французские предприниматели также делали значительные капиталовложения. Вместе с тем владение Северной Африкой было ценно для Англии и Франции тем, что помогало поддерживать свою репутацию мировых держав. Так, морской путь в Индию и на Дальний Восток шел через Суэцкий канал. Важные воздушные пути Британской империи также проходили через Египет. Один из них шел через Синай на Ирак и Индию, а другой — через дельту Нила на Судан и далее в Тропическую и Южную Африку. Через Магриб проходили сухопутные, морские и воздушные линии к французским владениям в Западной Африке. Глобальные интересы Лондона и Парижа были защищены военными базами, выстроенными в прибрежных районах Северной Африки.