Мир закрытых дверей

Микхайлов С. А.

– Встретимся в понедельник после работы, – пообещала она.

Циферки часов на сотовом, как и стрелки на стареньком будильнике, что стоял на тумбочке, вплотную приблизились к опасной отметке – и Жанна снова занервничала.

Петр позвонил ровно в полдень.

Николай Александрович удобно сидел в мягком кресле за массивным письменным столом. Бархатистое зеленое сукно покрывало столешницу, и на нем находились многие занятные вещицы: малахитовая чернильница с давно засохшими чернилами, деревянный нож для разрезания

бумаг, подсвечник, никогда не использовавшийся по назначению, линейка, градуированная бесполезными нынче дюймами.

Как ни странно, но Николай Александрович использовал современную шариковую ручку с обрезиненными гранями – ему было очень приятно держать ее в руке и ничуть не утомительно нацарапывать ею резолюции на листах гербовой бумаги. Но стоило какому-нибудь посетителю войти в кабинет – исключение составляли только свои, из родного министерства, – и Николай Александрович сразу же прятал любимую ручку в ящик стола – там лежало много таких любимых ручек – и доставал толстый, позолоченный паркер. Однако паркер ему не нравился: выглядел хорошо, а пользоваться им было неудобно.

Кабинет в квартире его высокопревосходительства был самой маленькой комнатой из тех, что имели высоту шесть метров – были еще служебные помещения: кухня, гардеробная, комнаты для прислуги – с обычными трехметровыми потолками. Николай Александрович не любил находиться один в огромном помещении, и потому очень редко работал с бумагами в своем "тронном зале" (так назывался его кабинет в помпезном здании Министерства Торговли) – министр обязательно старался кого-нибудь пригласить к себе, чтобы не чувствовать себя одинокой мухой в пустой комнате. И, конечно же, Николай Александрович распорядился сделать ему в квартире рабочую комнату небольшую – удобную, уютную, располагающую к интимному делопроизводству.

Домашний кабинет его высокопревосходительства был отделан темным деревом, украшен большими и маленькими картинами несуществующих зеленых лесов. Николай Александрович не любил портретную живопись и предпочитал ландшафтные работы. В гостиной висело огромное полотно, названное автором "Мой родной город" – единственное в квартире, созданное современным художником: Николая Александровича в нем подкупила масштабность – целая улица, более десятка домов, нескончаемое количество окон – и все такое парадное, красивое и реалистичное, искусно были проработаны все мелкие детали – вплоть до прорисовки каждой форточки. Но Николай Александрович не ценил эту картину, и потому приближался и глядел на нее только в том случае, если какой-нибудь гость – житель центра столицы – пытался найти на ней свое окно.

Николай Александрович заканчивал сочинять свою сегодняшнюю речь для церемонии на металлургическом заводе, где открывалась новая линия по производству цепей. "…столь необходимых для нужд государственных тюрем и полицейских участков", – записал министр, когда в кабинет привели Жанну.

– Здравствуй, – сказал он.

– Здравствуйте, я извиняюсь, конечно… – начала Жанна.

– Не стоит об этом говорить.

Сударыня вернулась во дворец – и это очень хорошо. Это меня радует.

Жанна села в кресло и принялась ждать. Еще с минуту в кабинете раздавалось шуршание шариковой ручки.

Когда Николай Александрович затем взглянул на Жанну, она увидела в его глазах что-то, напоминавшее испуг.

– Мне доложили о вчерашнем, – произнес он. – Если ты пожелаешь, мы можем наказать виновных. Их, кажется, трое: какие-то рабочие с шарикоподшипникового завода.

– Нет, нет, не стоит никого из них наказывать, – проговорила Жанна.

– Но они же подняли руку на такое сокровище, как ты!

– Это были не они.

– А кто же тогда?

– На меня напал какой-то грабитель, а тот парень – один из тех – можно сказать, спас меня.

– Я распоряжусь, чтобы тебе выделили круглосуточную охрану.

– Не стоит, – сказал Жанна и сразу же почувствовала, как Николай Александрович пристально на нее посмотрел.

– Не нужно, – добавила Жанна.

– Как не нужно?! Почему не нужно? Я не пойму твоей логики, Жанна.

– Я ухожу, – тихо произнесла она.

– В наше неспокойное время, да еще в твоем отвратительном районе, – продолжил Николай Александрович, не услышав ее тихого голоса, – ведомственная профессиональная охрана просто необходима: я уже когда-то говорил тебе и предлагал своих лучших людей, но ты неблагоразумно отказалась.

– Я ухожу, – повторила Жанна, теперь громче.

– Куда это ты уходишь? А?

– Я ухожу, – еще раз повторила Жанна все тем же неуверенным голосом.

– Насовсем? – вдруг спросил Николай Александрович.

– Насовсем, – прошептала девушка.

– Я знал, что этим дело кончится, – Николай Александрович вскочил из-за стола и принялся прохаживаться по узкой комнате взад и вперед, бормоча себе под нос:

– Я знал, что так будет. Я думал об этом. Я даже записал об этом в ежедневнике на последней странице.

И затем он внезапно остановился и обратился к Жанне:

– Ты уверена?

– Да.

Николай Александрович явственно чувствовал еле заметную дрожь в ее голосе – и это смягчило его нервы.

– Но мне кажется, что тебе еще следует подумать. Ведь ты, Жанночка, очень многое потеряешь, если уйдешь.

– Я уже все решила: нам лучше расстаться, – сказала она и затем прибавила: – по-хорошему.

– Кто он? – строго спросил Николай Александрович.

– Парень.

– Я понимаю, что парень.

– Иван. Его зовут Иван.

– Какой-то Иван, – пробубнил министр и вновь принялся расхаживать по комнате:

– И чем он лучше меня? Тем, что молодой. Но молодость – это… О да, это чудесно. И этого у меня теперь нет. Точнее: кое-что осталось. Я бы охарактеризовал как остаток в двадцать семь процентов от номинала. Не хватает семьдесят трех долей. Семьдесят три процента! А ведь мне отнюдь не семьдесят три года!

Затем он остановился перед Жанной:

– Ты уверена, что этот Иван стоит того?