Мираж
Шрифт:
В его словах слышался мучительный страх.
Зинаида не отвечала и не шевелилась; две крупные слезы скатились по ее щекам, и слабая, счастливая улыбка осветила лицо.
— Обещай! — повторил Рейнгард, крепко сжимая ее руку. — Ты обещаешь?
— Да, — прошептала она едва слышно.
Он нагнулся и прижал ее руку к губам.
— Благодарю тебя! Я верю тебе. Спокойной ночи, Зинаида.
Он ушел; Зинаида осталась одна. Она прижалась лицом к спинке кресла и плакала; это были спасительные слезы, приносящие покой и сон, слезы, которыми она не плакала уже много-много лет.
29
Прошло
В один чудесный августовский день, после полудня, Ульрика Мальнер шла по улице курорта со своим неизменным спутником — большим зонтиком — в правой руке и с саквояжем, также почтенных размеров, в левой; рядом с ней шел небольшого роста господин в сером костюме туриста, с чрезвычайно добродушной и приветливой физиономией. Через плечо у него на ремне висел большой бинокль, на голове была шляпа с вуалью, производившая немного комичное впечатление в северных горах. Он внимательно прислушивался к словам своей спутницы.
— Кажется, нет человека, который не побывал бы в Кронсберге. Кого только у нас тут не было летом: и влиятельные особы, и министры, и миллионеры, и художники, и англичане, и африканцы, теперь вот и вы явились, господин Эльрих, надеюсь, не как пациент?
— Нет, я, слава Богу, совершенно здоров, — ответил Эльрих, вовсе не изменившийся за эти десять лет, а только поседевший. — Я ходил на экскурсию в горы, и мне вздумалось посмотреть на Кронсберг, о котором столько говорят, тем более что здесь практикует Бертрам. Я ни разу не видел его за эти годы, зато часто слышал о нем. Говорят, курорт обязан своим развитием прежде всего ему.
— Да, он играет здесь главную роль, — сухо заметила Ульрика. — Богачи и знать буквально бегают за ним, а при дворе в него совсем втюрились. Недавно он опять получил орден. Этому человеку всегда везло не по разуму.
— Я думаю, что Бертраму и везло, и разума у него было достаточно, — позволил себе возразить маленький человечек. — Он уже составил себе имя в науке и, наверно, станет со временем знаменитостью.
— Вы по-прежнему помешаны на знаменитостях? — спросила Мальнер, рассерженная похвалами ее старого врага. — Кронсберг кишит ими. Здесь Зоннек, здесь Эрвальд; на этих двух вы сегодня же можете полюбоваться, потому что Эрвальд живет у нас, а Зоннек хотел прийти с женой. Вы знаете, что шесть недель назад он женился?
— Знаю, об этом писали во всех газетах. Женился на хорошенькой, молоденькой… Счастливец!
— Да, он счастлив, — подтвердила Ульрика, — достаточно посмотреть на него, чтобы сразу увидеть это; он совсем преобразился и имеет такой вид, точно попал в рай. Что ж, я рада за него! Это — единственный человек во всем мире, который заслуживает счастья.
— Полагаю, вы не меньше рады за свою невестку, — возразил Эльрих. — Насколько я слышал, она очень счастлива замужем, и у нее трое прелестных деток.
— Трое прелестных деток? — иронически повторила Ульрика. — Да, у нее трое детей, трое самых безбожных, распущенных мальчишек, какие только
— Колотит? — растерянно спросил Эльрих, так как в его памяти осталась бледная, худенькая женщина, едва решавшаяся поднять глаза от робости.
— Научилась! Да и нельзя без этого, — с убеждением сказала Ульрика. — Только и побои не помогают; эта шайка носится по дому и саду и галдит так, что одуреешь. Впрочем, теперь я держу их в ежовых рукавицах; уж я отлично знаю, чем заткнуть им глотки!
Она казалась страшно сердитой и с торжеством потрясала своим большим саквояжем. Маленький человечек испуганно покосился на него; наверно, там хранились орудия наказаний для бедных малюток, которые, может быть, действительно, были немножко шаловливы. Он не понимал, как мог Бертрам допустить, чтобы с его детьми так обращались; ведь раньше он выказывал удивительную энергию в столкновениях с властолюбивой дамой, теперь же она, по-видимому, держала в ежовых рукавицах весь дом. Во всяком случае Мальнер была в опасном расположении духа, а поэтому Эльрих попытался осторожно переменить тему разговора.
— А хорошее было время, когда мы с вами жили в Египте! — заговорил он. — Эти пальмы, храмы, пирамиды, этот народ в его поэтической первобытности…
— Этой поэтической первобытностью вы можете наслаждаться и здесь, — перебила его Ульрика. — У нас в доме вы увидите чернокожее чудище, Ахмета, а на вилле леди Марвуд несколько коричневых обезьяньих рож; она привезла с собой целую восточную свиту. Недостает только верблюдов, чтобы сделать из нашего Кронсберга Африку.
— О, это в высшей степени интересно! — воскликнул обрадованный Эльрих. — Пожалуй, я проживу здесь подольше, поспею еще вернуться в свой одинокий дом. Правда, у меня есть кое-какие планы насчет будущего…
— А! Опять поедете в Египет?
— Нет, я так много путешествовал, что начинаю мечтать об отдыхе. Но мне недостает домашнего очага и… — Эльрих вздохнул, смущенно потупился и тихо договорил: — Подруги жизни.
— Вы, кажется, с ума спятили! — воскликнула Ульрика. — У вас добрых пятьдесят лет за плечами и седые волосы, а вы собираетесь сделать такую глупость.
— Сделал же ее Зоннек, — обиженно возразил маленький человечек, — а он на два года старше меня.
— Зоннек — это Зоннек! — выразительно пояснила Ульрика. — Он может позволить себе это, а разве вы — знаменитый исследователь Африки? Разве вы открыли источники Нила?
— Нет, но я открыл одну надпись в Фивах, когда помогал покойному профессору Лейтольду. Я первый увидел ее, а профессор уж разобрал. Она дала нам очень ценные сведения о Рамзесе и Сете [7] и о династии.
7
Сет — в древнеегипетской религии — бог войны и пустыни. (Прим. ред.)